Генри Хаггард - Рассвет

— Сколько еще раз, — сказал он, — я должен запретить тебе упоминать при мне имя этой женщины?! Тебе доставляет удовольствие мучить меня? Будь она проклята, пусть в одиночестве съест свое пустое сердце и не найдет ни единого живого существа, которое могло бы ее утешить! Пусть она страдает так же, как заставляет страдать меня, пока ее жизнь не превратится в ад…

— Замолчи, Артур, стыдно говорить такие вещи!

Он остановился, и ночная тишина, казалось, зазвенела отголосками его измученного крика — крика, вырвавшегося из самого сердца человека, испытывающего сильную боль.

И тут на его безумные, недостойные мужчины проклятия пришел ответ. Ибо внезапно воздух вокруг них наполнился звуком его собственного имени, произнесенного с таким диким отчаянием, которое, однажды услышанное, вряд ли будет забыто; этот голос, казалось, звучал и вокруг них, и над ними, и в их собственных мозгах — и все же доносился откуда-то издалека, прилетев через пустынные морские пространства.

— Артур! Артур!

Звук, возникший из ничего, снова исчез в небытии, и лунный свет блеснул, как прежде, и вода тихонько шумела, и не было никаких признаков, указывающих на то, что этот зов прозвучал наяву. Он пришел и ушел — ужасный, необъяснимый, отчаянный — но теперь вокруг воцарилась абсолютная тишина.

Артур и Милдред в ужасе уставились друг на друга.

— Клянусь всем святым… это был голос Анжелы!

Вот и все, что Артур смог произнести…

Доктор Уильямсон был подающим надежды молодым практикующим врачом в Роксеме и, более того, врачом весьма способным, да еще и джентльменом.

В ту ночь, когда леди Беллами приняла яд, он засиделся допоздна, до самого рассвета, работая со справочниками, чтобы, насколько это возможно, изучить симптомы и найти наиболее удачную схему лечения тех случаев безумия, которые более всего напоминали безумие Анжелы Каресфут. К ней доктора Уильямсона вызвал мистер Фрейзер, и молодой доктор ушел, чрезвычайно заинтересованный с медицинской точки зрения — и очень озадаченный.

Наконец он со вздохом закрыл свои книги — ибо, как и большинство книг, хотя бы и полных обобщений, они мало что ему рассказали — и лег спать. Однако не успел он заснуть, как раздался резкий звонок в приемной, и, одевшись с быстротой, свойственной только докторам и школьникам, доктор Уильямсон спустился вниз, где его ждал перепуганный лакей: от него доктор узнал, что с леди Беллами случилось нечто ужасное, поскольку она была найдена мертвой на полу своей гостиной. Прихватив саквояж с лекарствами и портативную электрическую батарею, доктор поспешил в Рютем-Хаус.

Здесь он нашел леди Беллами, лежащую на диване в комнате, где ее обнаружили, и целую толпу перепуганных полуодетых слуг. Сначала он подумал, что жизнь совсем угасла в этой красивой груди, но вскоре ему показалось, что он слышит слабый трепет сердца. Доктор Уильямсон применил самое сильное из своих восстановительных средств, а также электрический разряд батареи, и спустя значительное время был вознагражден, увидев, что пациентка открыла глаза — но только для того, чтобы немедленно закрыть их снова. Приказав своему помощнику продолжать лечение, он попытался вытянуть из слуг какую-нибудь информацию о случившемся, но всё, что ему удалось выяснить, — это то, что горничная получила приказ не дожидаться госпожу. Это обстоятельство заставило доктора заподозрить попытку самоубийства, и тут его взгляд упал на осколки бокала, лежавшие на полу. Он поднял один, покрупнее; в нем еще оставалась капля-другая жидкости. Доктор понюхал ее, затем обмакнул палец и попробовал на вкус, в результате чего почувствовал сначала сильное жжение, а потом его язык распух, и доктор на время онемел. Таким образом, его подозрения подтвердились.

Вскоре леди Беллами снова открыла глаза, и на этот раз взгляд ее был осмысленным. Она с удивлением огляделась вокруг, а затем заговорила.

— Где я?

— В вашей собственной гостиной, леди Беллами. Успокойтесь, скоро вам станет лучше.

Она попыталась пошевелить сначала головой, потом рукой, потом ногами — но тело ее не слушалось. К этому времени разум ее очнулся полностью.

— Вы доктор? — спросила она.

— Да, леди Беллами.

— Тогда скажите мне, почему я не могу пошевелить руками?

Доктор Уильямсон поднял ее руку и отпустил; она снова упала, как кусок свинца, и доктор нахмурился. Затем он снова применил электрический ток.

— Вы что-нибудь чувствуете?

Она покачала головой.

— Почему я не могу пошевелиться? Не шутите со мной, говорите скорее!

Доктор Уильямсон был молод и еще не совсем хорошо умел скрывать нервозность. В замешательстве он пробормотал что-то о «параличе».

— Почему я не умерла?

— Я вернул вас к жизни, но, пожалуйста, не разговаривайте…

— Проклятый дурак, почему вы не дали мне умереть?! Вы хотите сказать, что оживили мой разум, но оставили мое тело мертвым? Теперь я чувствую — я полностью парализована!

Он не мог успокоить ее — то, что она чувствовала, было правдой, и леди Беллами прочитала ответ в глазах молодого доктора. Она пристально посмотрела на него, когда он склонился над ней, и осознала весь ужас своего положения; впервые в жизни ее гордый дух совершенно не выдержал испытаний. Несколько секунд она молчала, а потом, не меняя выражения лица — ибо его исказившиеся черты застыли навсегда, а взгляд остался столь же диким, как и в тот момент, когда она взглянула в лицо вечности — разразилась чередой самых душераздирающих воплей, какие доктору когда-либо приходилось слышать. Наконец она в изнеможении остановилась.

— Убей меня! — хрипло прошептала она. — Убей меня!

Это была ужасная сцена.

Как впоследствии заключили врачи — мы не знаем, справедливо было их заключение, или нет — с леди Беллами произошла очень любопытная вещь. Либо яд, который она приняла — а они так и не смогли выяснить его точную природу, да и она не просветила их — стал менее смертоносным за все годы, что она хранила его, либо она частично сама уничтожила свою цель, совершив передозировку, либо, что казалось самым вероятным, в вине, куда она подмешала яд, была какая-то кислота, которая странным образом сделала его до некоторой степени безвредным. Однако в результате, как леди Беллами и предполагала, она стала безнадежным паралитиком на всю жизнь.

В конце концов, пациентка впала в кому от нервного истощения, и доктор Уильямсон смог оставить ее на попечение коллеги-врача, за которым он незамедлительно послал, а также своего помощника. За сэром Джоном посылали, но он так и не появился. Было уже одиннадцать часов, а в час дня доктора Уильямсона ждали в качестве свидетеля на дознании по делу о смерти Джорджа Каресфута. Таким образом, в его распоряжении оставалось два часа, и он решил воспользоваться ими, заехав к Анжеле, которая все еще лежала в доме викария мистера Фрейзера.