Генри Хаггард - Рассвет

Однако, как это часто бывает в самые спокойные дни, когда барометр неожиданно падает под еще неслышным дыханием далекого урагана, так и в чувствительные умы иногда вселяется дух предостережения, заставляющий их с недоверием относиться к слишком безмятежному счастью. Мы вдруг чувствуем, что колесо нашей судьбы вращается слишком быстро, чтобы непрерывная радость продолжалась слишком долго…

— Артур, — сказала Анжела однажды утром (прошло восемь дней с тех пор, как ее отец вернулся из города), — мы слишком счастливы. Надо что-нибудь бросить в озеро.

— У меня нет кольца, кроме того, что ты мне подарила, — ответил он, потому что на пальце у него была только печатка. — Так что, если мы не принесем в жертву Алека или твоих воронов, я не представляю, что бы это могло быть.

— Не шути, Артур. Говорю тебе, мы слишком счастливы.

Если бы Артур был способен видеть на милю вперед или хотя бы сквозь подлесок, в котором они гуляли с Анжелой, то увидел бы миловидного мальчишку-пажа с гербом Беллами на пуговицах курточки, в эту минуту доставляющего Филипу некий конверт. Правда, в самом событии не было ничего особенно тревожного, но зато содержимое конверта могло бы дать прекрасный повод для дурных предчувствий Анжелы. Короткое письмо гласило:

«Рютем-Хаус, понедельник.

Мой дорогой мистер Каресфут!

Касательно нашего разговора на прошлой неделе о Вашей дочери и Дж. — не могли бы Вы прийти ко мне поболтать сегодня днем?

Искренне Ваша,

Анна Беллами».

Филип прочел эту записку дважды, осознавая в глубине души, что теперь он может действовать в соответствии со своими истинными убеждениями и положить конец всему происходящему всего в нескольких решительных словах. Однако человек, который в течение стольких лет уступал дьяволу алчности, пусть эту алчность можно было бы вполне законно оправдать, не может перемениться в одно мгновение, даже если, как в случае с Филипом, честь и порядочность, не говоря уже о еще более могущественном факторе, суеверии, так громко взывают к нему в его собственной душе. Разумеется, думал он, не будет ничего плохого в том, чтобы послушать то, что она скажет. Кроме того, в личной беседе он сможет лучше объяснить причины, по которым не желает иметь никакого отношения к этому делу.

Подобная мысленная борьба с самим собой закончилась быстро. Вскоре умненький и миловидный мальчик-паж нес обратно следующую записку:

«Дорогая леди Беллами, я буду у Вас в половине четвертого.

Ф.К.»

Странное чувство испытал Филип, когда его провели в богато обставленный будуар в Рютем-Хаус. Он не бывал в этой комнате с тех пор, как разговаривал с Марией Ли, сидя на том самом диванчике, который теперь занимали все еще прекрасные формы леди Беллами, и Филип не мог не чувствовать, что это было для него дурным предзнаменованием.

Леди Беллами поднялась, чтобы поприветствовать его своей самой очаровательной улыбкой.

— Очень любезно с вашей стороны навестить меня, — сказала она, указывая ему на стул, который, как впоследствии обнаружил Филип, был аккуратно поставлен так, чтобы его лицо было полностью освещено, в то время как лицо леди Беллами, сидевшей на диване, было скрыто в тени.

— Ну что ж, мистер Каресфут, — начала она после небольшой паузы, — пожалуй, мне лучше сразу перейти к делу. Прежде всего, я полагаю, что, как вы и предполагали, между мистером Хейгемом и вашей дочерью существует некое взаимопонимание.

Филип кивнул.

— Тем временем, ваш кузен, как и всегда, настроен весьма решительно. На самом деле, он просто безумно влюблен или околдован, я и не знаю, что тут выбрать.

— Мне очень жаль, леди Беллами, поскольку я никак не могу…

— Минуточку, мистер Каресфут, сначала я расскажу вам о его предложении, а потом мы все обсудим. Он согласен, при условии заключения брака с вашей дочерью, продать вам поместья Айлворт по справедливой цене, которая будет согласована позже, и заключить выгодное соглашение.

— Но чего же он хочет от меня?! Какую роль я должен сыграть в этом деле?

— Вот какую. Во-первых, вы должны избавиться от молодого Хейгема и не допустить, чтобы он поддерживал какие-либо отношения ни с самой Анжелой, ни с любым другим человеком, связанным с этими местами, в течение одного года со дня его отъезда. Во-вторых, вы не должны ставить никаких препятствий на пути Джорджа. В-третьих, если потребуется, вы должны уволить ее старую няню Пиготт.

— Этого не может быть, леди Беллами, ибо не может быть никогда! Я пришел сюда, чтобы лично сказать вам об этом. Я не стану принуждать свою дочь к такому браку ни за какие поместья в Англии.

Леди Беллами рассмеялась.

— Забавно видеть, как отец боится собственной дочери! — заметила она. — Однако вы слишком торопите события, мистер Каресфут. Кто же просит принуждать ее? Все, что от вас требуется, — это не вмешиваться, а остальное предоставить мне и Джорджу. Так или иначе, вы не будете иметь к этому никакого отношения, и никакая ответственность на вас не ляжет. Кроме того, весьма вероятно, что ваш кузен исчерпает свои фантазии — ну, или еще что-нибудь положит конец этой истории — в этом случае мистер Хейгем просто завершит свой годичный испытательный срок, и события пойдут своим естественным путем. Да было бы даже мудро и правильно испытать постоянство и крепость чувств молодых влюбленных, вместо того чтобы позволить им скоропалительно пожениться. С другой стороны, если Анжела в течение года объявит, что отдает предпочтение вашему кузену, к вам это никакого отношения иметь не будет.

— Я не понимаю, что вас-то так интересует в этом деле, леди Беллами?

— Дорогой мистер Каресфут, какое вам дело до моих интересов? Может быть, они у меня есть, а может быть, и нет; все женщины любят сватать своих знакомых, вы же знаете; а вот что действительно важно — так это ваше собственное решение! — тут она бросила на него быстрый взгляд из-под тяжелых век и поняла, что ее доводы не убедили Филипа, а если и убедили, то он все еще упрямится и сопротивляется.

— Между прочим, — медленно продолжала она, — Джордж попросил меня перевести вам с его счета деньги, которые, по его словам, давно должны были быть выплачены, да все не было оказии…

— Какова же сумма? — рассеянно спросил Филип.

— Довольно большая, тысяча фунтов.

Не требовалось особой интонации, которую она вложила в свой голос, чтобы Филип понял, в чем дело. Он прекрасно знал, что такой суммы ему не причитается.

— Вот чек, — продолжала леди Беллами.

Вынув из сумочки подписанный чек на имя лондонского банкира, она развернула его и бросила на стол, не сводя с Филипа глаз.

Филип смотрел на деньги глазами голодного волка. Тысяча фунтов! Она может принадлежать ему просто за согласие… нет, за молчание. Это же ни к чему его не обязывает!