Дикий Носок - Отстойник

«Как это – ушастого?» – встрял в его воспоминания Никита с очередным дурацким вопросом.

«Не заморачивайся,» – махнул рукой Эдуард Петрович. – «Для тебя это неважно.»

«Жалко, ягод нет,» -рассуждал на привале Никита.

«Возможно, их и не может здесь быть. Ведь для опыления нужны насекомые, разве не так? Кто-нибудь видел здесь насекомых?» – спросила Катя.

«Кажется, нет.»

***

Котяра вынырнул из ниоткуда, совершенно бесшумно и незаметно, как умеют делать только кошки. Уселся поодаль, делая вид, что люди интересуют его не больше прошлогоднего снега. На призыв: «Моня, кис-кис-кис,» скорчил презрительную морду. При попытках Никиты его подманить, злопамятный кот опрометью бросался прочь. Однако, далеко не отходил, продолжая кружить рядом с лагерем, словно акула вокруг застигнутого врасплох пловца.

«Никита, почему твой кот тебя боится?» – недоумевал Руслан.

«Ну, он не совсем мой. Точнее, совсем не мой. Я его спер,» – наконец, признался тот.

«Ты украл кота? Зачем? Почему?» – посыпались со всех сторон вопросы.

«Да долгая история. Не знаю, само как-то так получилось,» – замялся он в ответ.

«И уже неважная,» – неожиданно пришел на помощь Эдуард Петрович. – «Вы обратили внимание – кот не выглядит голодным. Задайтесь вопросом: что он ел все это время?»

Четыре головы дружно повернулись к Моне. Самодовольная морда, сощурив глаза, была абсолютно невозмутима и взирала на людей с присущим кошкам высокомерием. Котяра и впрямь ничуть не похудел за время странствий. Прибившись к людям, он больше не терялся, но в руки не давался. Его гладкая, серая спина мелькала то тут, то там среди травы, как акулий плавник.

Вскоре людям представилась возможность посмотреть, на кого Моня охотится. Нечто, ловко подцепленное когтем и выуженное им из пыли, больше всего напоминало холодец, затянутый в кишку. Желеобразное, вытянутое тело неприметного, серого-зеленого цвета, симметрично пронизанное черными прожилками, наподобие листа с дерева, было плоским, длиной сантиметров восемь, а шириной не больше двух. У него не было ни головы, ни хвоста, ни лап, ни каких-либо других выростов. Передвигалось существо волнообразными движениями всего тела и жило, по-видимому, в толще пыли. Поняв, что на его добычу никто не претендует, котяра с аппетитом её сожрал. Когда Моня вонзил в аборигена зубы, внешняя оболочка лопнула и её содержимое размазалось по кошачьей морде, словно охотник сунул голову в банку с мясным пюре для детей. Подкрепившись, он церемонно облизал морду и лапы и даже позволил Руслану себя погладить.

Все чаще путники набредали на осколки человеческой цивилизации: детскую коляску ярко-желтого цвета, судя по конструкции, произведенной в середине двадцатого века; полинявшую широкополую, синюю, с большим пером женскую шляпу, которую, дурачась, примерили все и зачем-то прихватили с собой; скелет лошади в сгнившей упряжи. Где тот младенец, которого возили в этой коляске? Где та дама, что носила эту, несомненно когда-то роскошную, шляпу? Где несчастный наездник погибшей лошади?

***

«Смотрите, там что-то есть,» – радостно провозгласил Никита.

Впереди и правда было нечто: симметричное, правильной формы, явно не природного, а рукотворного происхождения. Но слишком далеко, чтобы понять, что именно. Лишь подойдя почти вплотную, Катя воскликнула: «О Господи, да это же …»

«Кладбище,» – мрачно закончил Эдуард.

Четыре могилы аккуратными прямоугольниками располагались ровно в ряд. В изголовье каждой из них, выполняя функцию креста, торчал наполовину вогнанный в землю, изъеденный ржавчиной меч. На рукоятке меча одной из могил висел шлем: тусклый, помятый, по виду напоминающий походный котелок с неширокими полями по краям, как у мужской шляпы. Пятая могила была чуть поодаль, в её изголовье тоже торчал крест, но сделанный из сломанной лыжи. В перекрестье обломки лыжи соединяла веревка, больше всего напоминающая пояс от женского платья или халата.

«Да уж, находка,» – протянул Эдуард Петрович. – «Значит люди здесь действительно есть.»

«Были,» – уточнила Катя.

«Есть,» – не согласился мужчина. – «Ведь кто-то их похоронил.»

«Действительно.»

Между тем, Эдуард Петрович с силой потер рукоятку одного из мечей рукавом пиджака. Сквозь тающий слой ржавчины на набалдашнике рукоятки проступил опять же крест. Пока он размышлял, рассматривая мечи, Никита бесцеремонно стащил шлем, напялил себе на голову и дурашливо постучал по железу: «Кто там?»

«Никита, не надо. Это же с могилы,» – укоризненно сказала Катя.

Эдуард Петрович просто молча отобрал неподобающую игрушку. Шлем оказался изделием искусного ремесленника: растительный орнамент опоясывал его по кругу, с двух сторон он был украшен гербами с изображением льва, стоящего на задних лапах, причем рисунок был удивительно детальным, включая торчащий из раскрытой пасти язык и болтающиеся между задних лап слишком массивные яйца. Одно было несомненно – шлем и мечи были старинными, очень старинными, возможно даже средневековыми.

Азарт, который владел путешественниками последние дни, предвкушение, что вот уж сегодня непременно произойдет что-то чудесное: встреча с людьми, открытие портала домой или хотя бы находка рюкзака, набитого тушенкой, – все исчезло без следа. Их заменила мрачная сосредоточенность. Оставаться на ночлег рядом с могилами не хотелось и спутники пошли дальше. Шлем взяли с собой. Никита надел его на голову, чтобы руки оставались свободными.

Стрела плавно описала полукруг и с гулким стуком ударила Никиту в голову. Шлем на его голове зазвенел, как пустая кастрюля. Ошеломленный парень откинулся назад и сел на попу скорее от удивления, нежели от испуга. А смуглый, полуголый человек с луком в руках нырнул в траву и исчез, будто ящерица.

«Ложитесь! Падайте в траву!» – шипел быстро сориентировавшийся Эдуард Петрович, распластавшись на земле. Никита сидел в пыли, очумело тряся головой в шлеме и сжимая в руке подобранную стрелу. Катя, открыв рот, поедала глазами мужчину в одной лишь набедренной повязке. Агрессивный незнакомец был в высшей степени экзотичен: смугл, черноволос (маслянисто-черная коса доходила ему почти до талии и била по спине при каждом движении) и рельефно мускулист (хоть сейчас в рекламу мужского белья). Живых индейцев Кате прежде видеть не доводилось. Только когда он, поднявшись, снова заложил стрелу, она опомнилась и повалилась на землю, будто стог сена, увлекая за собой сына.

Стрела вонзилась в землю прямо перед её носом, спровоцировав истошный вопль. Пока Катя, как завороженная, смотрела на покачивающуюся стрелу с оперением из белых птичьих перьев, следующая продырявила увесистый школьный рюкзак Руслана. Девушка ахнула. Стопка учебников и рабочих тетрадей ученика начальной школы стреле оказалась не по зубам. Она с легкостью пробила учебники русского языка и литературы, и даже дневник, но безнадежно застряла в математике.