Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

— Заря…

Трошин проследил за его взглядом, задумчиво сказал:

— Стихи как-то попались… Не помню уже ни автора, ни названия да и сами стихи забылись, а вот две строчки запали в душу: «Кони белые черных коней — грудью в пропасть с обрыва столкнули…» Черные кони — это ночь, белые — день… Сильно сказано!

— Красиво, — согласился Ширали.

Андрей промолчал. Потом неожиданно обратился к сержанту:

— Товарищ сержант! Я вот все думаю…

— Философ! — вставил тихо Ширали. Но Андрей словно не заметил его реплики.

— …нет в уставе такого параграфа, чтобы при включении фонаря один из наряда должен зажмуриваться! Скажите, вы нас разыгрывали, да?

Высокий, сероглазый Трошин хитро улыбнулся, потер ладони, что служило у него выражением хорошего настроения и, явно копируя Андрея, весело произнес:

— Ага!..

— Баба-Яга, — в тон ему ответил Андрей, и все трое рассмеялись…

Первый наряд! Он врезался в память, запомнился на всю жизнь… А потом замелькали они друг за другом, сливаясь в бесконечною пеструю ленту. Ровную, без взлетов и падений.

А время шло. Вот уже и ежевика созрела и ягод уродилось много. Жители села таскали ее полными ведрами, заготавливали впрок, варили варенье, а ее все не убывало. Кусты были буквально усыпаны крупными черными ягодами.

У Айнур и Гозель пальцы и губы посинели. Подруги собирали ежевику и сначала самые спелые ягоды отправляли не в ведро, а в рот. Небольшого роста, гибкая, как молодая лоза винограда, Гозель, взглянув на подругу, рассмеялась:

— Айнур, губы надо красить красной или розовой помадой, а ты пользуешься черной… Ни один парень в тебя не влюбится!

— Ты на себя посмотри, — откликнулась Айнур, — у тебя еще чернее!

— Я их такими нарочно сделала…

— Это зачем же?

— Чтобы какой-нибудь джигит снял поцелуями черноту, добрался до настоящего цвета…

— Гозель, как тебе не стыдно!

— Знаешь, как приятно целоваться, — не слушая подругу, продолжала Гозель, — тебя словно током ударит, дрожь по всему телу пройдет и сердце останавливается…

— Врешь ты все, — отмахнулась Айнур, — можно подумать, что уже целовалась!

— Целовалась, а что в этом особенного? — продолжала Гозель, — голова кружится и в глазах — туман…

Айнур слушала подругу и улыбалась, хотя на душе было совсем невесело. Отношения с отчимом становились все хуже. И с подругой она хотела хоть на какое-то время забыться. Смешная эта Гозель! Еще в школе была великой выдумщицей. Чего только не придумывала! То скажет, что ее хотели украсть, то сообщит, что ей пишет знаменитый поэт из Ашхабада, то шепнет «по секрету», что какой-то неизвестный, но очень красивый парень звал ее в город…

После окончания средней школы Айнур стала работать в библиотеке, а Гозель — в детсаду. Росла Гозель в многодетной семье, четыре сестры и три брата имела. Гозель была бойкой, острой на язык и так ловко могла ответить на шутку парня, что тот терялся и порой не мог и слова вымолвить. А как доставалось нерадивым комсомольцам на собраниях, если они попадали на язычок Гозель! Она возглавляла в колхозе «Комсомольский прожектор» и порой в нем доставалось и самому председателю, уважаемому Кушван-ага! Три сестры у Гозель были уже замужем, она часто навещала их и привозила новые частушки и песни. Семья их была дружной и работящей. Отец — колхозный механизатор слыл веселым человеком. В селе говорили, что Гозель пошла в отца.

Айнур часто бывала у подруги. Долго просиживали за вышивкой, или интересной книгой, смотрели телевизор, вели бесконечные разговоры, мечтали.

— Знаешь, Айнур, — доверительно продолжала Гозель, ловко собирая ежевику. — Любовь, это, конечно, хорошо, но богатый жених — лучше! Надоело мне так жить. Хочу, чтобы у меня было все: дом, машина, ковры, гарнитуры, хрусталь…

— Да разве все это может заменить любовь? — горячо возразила Айнур, — это что, Гозель, опять из области фантазии?

— Не знаю, — вздохнула подруга, — иногда все в голове перепутывается сама не знаю, что это — правда или фантазия? А ты, знаешь?

— Скажи, — после долгого молчания спросила Айнур, — тебе Мамед, что в магазине работает, нравится?

— У него живот, как подушка, и глаза, словно маслом намазаны.

— Но он богат…

— Ну и что, — пожала плечами Гозель.

— Не пойму я тебя…

— Я этого Мамеда терпеть не могу, — продолжала Гозель, словно не слыша слов подруги. — Ты только вспомни, как он говорит: «Здравствуйте, девушки! Здравствуйте, милые! Ах, какие вы красивые… Эх! Если бы меня хоть избили такие!»

Айнур засмеялась. Не довольствуясь тем, что она точно скопировала голос Мамеда, Гозель еще и изобразила его. Выпятив живот и, раскачиваясь из стороны в сторону, она зашагала перед подругой. Согнув руки в локтях, широко расставила их в стороны, голову задрала вверх, глаза зажмурила от важности…

Айнур так и залилась звонким смехом. Копировать других, подмечать в людях смешное — это Гозель умела.

Внезапно послышались мужские голоса…

— Вай! — испуганно крикнула Гозель, — Айнур, там кто-то есть…

Из кустов вышли двое парней в защитной камуфляжной одежде. За плечами висели автоматы, на груди у одного болтался бинокль, к поясам были прицеплены сумки с запасными обоймами к автоматам, фляжки с водой в парусиновых чехлах. На головах — защитные панамы с широкими полями. Один — стройный, черноглазый, второй — высокий и широкоплечий.

Девушки еще не успели придти в себя, как смуглый пограничник заговорил по-туркменски, явно копируя Гозель, вернее неведомого Мамеда, о котором шла речь:

— Здравствуйте, девушки! Здравствуйте, милые! Какие вы красивые…

При этих словах пограничник выпятил живот, расставив в стороны руки и, переваливаясь с ноги на ногу, прошелся перед девушками. Айнур и Гозель не удержались от смеха, а парень остановился и протянул руку:

— Разрешите представиться, Мамед! А это мой друг — Байрам! Подходи, что ты стоишь…

Гозель лукаво улыбнулась:

— И никакой вы не Мамед, а Ширали! А вашего друга звать Андрей. И вы умеете хорошо рисовать…

Андрей и Ширали переглянулись:

— Один-ноль в вашу пользу! — усмехнулся Андрей.

— А вы, — произнес спокойно Ширали, — Айнур и Гозель, окончили среднюю школу и работаете в библиотеке и детском садике. У Гозель — четыре сестры и три брата. Айнур в семье одна, ее мать зовут Энай, а отчима Бекмурад.

— Один-один, — улыбнулась Гозель. — Ну, вам это положено по долгу службы знать. Скажите лучше, когда вы к нам подкрались…

— Когда вы мечтали о поцелуях, — шутливо произнес Андрей.

— И о губной помаде, — добавил Ширали.

Смуглые щеки Айнур залил нежный румянец. Она низко опустила голову. Но не такой била Гозель.

— Это кто учил вас чужие разговоры подслушивать? — вызывающе уперев руки в бока, спросила она. — Вот пойдем на заставу и доложим старшему лейтенанту Казарновскому чем его солдаты занимаются. Надо нарушителей ловить, а они разговоры подслушивают! Хорошо службу несете!..