Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

Мешала баранка руля, женщина казалась неимоверно тяжелой. Все это его существо просило, требовало, приказывало — отпустить этот непомерный груз, спасаться самому. Усилием воли он подавлял это желание и, стиснув зубы, морщась от нестерпимой боли, все тянул и тянул обмякшее тело. В самый критический момент, когда легкие разрывались от дыма и жары, а жгучая боль заполнила каждую клеточку тела, он почувствовал, что вытащил женщину и, сделав последний рывок, вывалился с ней из кабины… «Надо было лобовое стекло разбить», — мелькнула мысль. Она была последней…

…15 июня 1929 г. получены вторично сведения от местного населения, что на колодце Чай-Пури, северо-восточнее заставы Ак-Рабат обнаружена неизвестная банда численностью 60—70 чел., вооруженных английскими 11-зарядными винтовками. Данные от 14—15 июня подтверждаются и как впоследствии выяснилось бандитская шайка численностью 70 вооруженных всадников под командой сына Джунаид-хана перешла на нашу сторону с целью разведки местности и установлению водных источников».

Отец и сын сидели за полосатым, сотканным из верблюжьей шерсти дастарханом, не торопясь ели шурпу, приготовленную из каурмы. Заедали петиром — слоеными лепешками из пресного теста. Когда окара — коричневая деревянная чашка опустела, Овез и Бекмурад, потерев жирные пальцы о дастархан, принялись молиться, воздавая хвалу аллаху.

Сын знал, что после обильной и вкусной еды у отца всегда улучшается настроение и решился рассказать о том, что произошло в чайхане у Селима. Старый Овез сразу помрачнел, постукивая пальцами по острому колену, что служило явным признаком закипающего гнева…

— Какой шайтан понес тебя в чайхану? — зло спросил сына. — Говорил — не ходи туда. Селим — человек скользкий, с пограничниками дружбу ведет… Зачем с гяуром чай пил? Нож показывал!.. Отвечай! Ну!

— Таких ножей много, — пожал плечами Бекмурад, — на нем ничего не написано…

— Для тебя — нет, а для других — может да… Они к тебе присматривались. Узнать хотели, как себя поведешь?

— Как всегда себя вел!

— Тебе так кажется! Этот урус и Селим другими глазами смотрели… Неужто не поймешь, в чем тут дело. Подозрение у них есть… А почему?

Бекмурад хотел что-то сказать, но в комнату вошел брат. Видимо, еще за дверью услышал их бурный разговор.

— Что у вас случилось? — спросил он, подозрительно взглянув на них.

Отец и брат промолчали. Ни тот и ни другой не хотели, чтобы Клычмурад узнал правду…

— Ничего не произошло, — чуть помедлив ответил отец, — Бекмурад вот в колхоз захотел вступить…

«В какой еще колхоз? Что это он говорит? — подумал Бекмурад. — Пусть они провалятся со своим колхозом!.. Наверное, отец нарочно сказал, чтобы голову Клычмураду закрутить…»

Сожалеюще покачав головой, Бекмурад произнес:

— А чего тянуть? Если не добровольно, так силком загонят, верно, Клычмурад?

Отец выжидающе уставился на старшего сына. Ему хотелось лишний раз убедиться: правильно ли он понимает своих сыновей?»

Клычмурад же подумал: «Почему брат вдруг заговорил иначе? Ведь всегда был против колхоза… В чем дело?»

— Что с ним? — спросил он отца, кивнув на брата.

— Спроси сам, — неопределенно хмыкнул отец.

— Что спрашивать! — с вызовом произнес Бекмурад, входя в роль, предложенную отцом. — Вступать надо!

Старший брат недоуменно уставился на Бекмурада. Он всегда недолюбливал отцовского любимчика за дерзость и наглость. В детстве они постоянно дрались. Знал Клычмурад, что брат мог напасть из-за угла, ударить лежачего, жесток был во всем. А уж как деньги любил! Правда, и сам он уважал звон монет и шелест радужных бумажек.

Полулежа на кошме, отец наблюдал за сыновьями. Лишний раз убеждался, что младший характером в него пошел. Старший — тот помягче, но деньги сколачивать умеет и хозяйство может вести. В крепкие руки наследство рода попадет! Как бы только сберечь его и приумножить при Советах?.. Ведь как получается — голодранцы, а лозунг о равенстве выдумали. А какое тут равенство может быть? Нет, он своим добром делиться ни с кем не станет. Не для того наживал!..

Разгладив бороду и откашлявшись, отец примирительно сказал:

— Ты, Бекмурад, как курре — молодой ишак, уперся и ни с места! Заладил: колхоз… колхоз… Надоело хозяином быть? Так и скажи! Мы с Клычмурадом и без колхоза, да и без тебя проживем…

— Пусть на все четыре стороны катится, — зло подхватил старший. — Только не вздумай назад возвращаться! Без тебя обойдемся!

Бекмурад вопросительно взглянул на отца. Он явно не знал, как вести разговор дальше: он же всей душой ненавидел колхоз, так почему сейчас должен защищать его?..

Понял это и старый Овез. Кряхтя поднялся, прошелся по комнате, тяжело ступая босыми ногами по кошме. Разгладил жидкую бороду, потуже затянул цветастый платок на поясе…

Старший сын, внимательно следивший за отцом, неожиданно спросил:

— Отец, а где твой платок с зелеными цветами?..

Отец и Бекмурад обменялись быстрыми взглядами.

— Почему ты спрашиваешь? — тяжело выдохнул отец.

— Вчера с Батыром разговаривал… Председателем колхозной ячейки комсомола. Он сказал, что пограничники ищут хозяина платка с зелеными цветами…

— Ему кто говорил? — быстро спросил отец, впиваясь глазами в лицо сына.

— Чайханщик Селим…

— Что еще говорил Батыр?

— Спросил, нет ли у тебя такого платка…

— Что ты ответил?

— Сказал, что таких платков в нашей семье нет… Я правильно ответил?

— Правильно, — глухим голосом произнес отец и неожиданно крикнул: — Эй, жена, чаю!

Когда испуганная криком, полная туркменка с широким добрым лицом, полусогнувшись, внесла большой чайник, старый Овез был спокоен. Если до этого он еще колебался, то после слов Клычмурада, ему стало ясно: пограничники вышли на след…

— Надо уходить за кордон, — твердо произнес отец и вытер выступивший на лбу пот, хотя в доме было прохладно. Погода портилась — в окно было видно как с запада медленно надвигались тяжелые темные тучи. Они громоздились по всему небу и, хотя до вечера было еще далеко, уже начинало темнеть… Порывы ветра гнали по улицам пыль, раскачивали ветви старых деревьев, что протянули свои зеленые ветки над старым, много повидавшим на своем веку домом, иногда бросали в стекла окон пригоршни песка.

— Почему нам надо уходить, отец? — после затянувшегося молчания спросил Клычмурад.

Прежде чем ответить, Овез прислушался к порывам ветра, медленным взглядом обвел комнату, задержал глаза на больших кожаных мешках — саначах, что стояли у стены, наполненные зерном, тулупе из овчины, лежавшем в углу. Любил накрываться им старый Овез. Вот бы и сейчас завернуться в него с головой и ничего не видеть, ничего не слышать! Вдыхать такой родной запах дома, семьи, вспоминать детство…