Лидия Бормотова - Степной принц. Книга 1. Горечь победы

– Если об этом все знают, почему не запрещают? Не наказывают? – волхв никак не мог смириться с вопиющим надругательством над детьми. Даже меньшие провинности азиаты карают жестоко, вплоть до кровавых казней, а тут – такое непотребство.

– Ты забыл, что бачей содержат богачи. У кого золото – у того власть. Даже от Аллаха можно откупиться. Их щедрые подношения заставляют закрыть глаза кому следует на все нарушения Корана, а мулле – отпустить грехи, слегка пожурив.

Некоторое время Баюр ехал молча, скрипя зубами. Потом продолжил тему, задевшую его за живое, не позволяющую так просто успокоиться:

– Аллах свидетель, я не страдаю кровожадностью, но тех родителей, которые продают своих детей для гнусных целей, самолично посадил бы на кол!

Джексенбе, слух которого резануло вопиющее непочтение к родителям, поспешил разбавить их вину царящими в ханствах порядками (вернее, беспорядками) и добавил:

– У Алимбая кособокий рассказ. Мальчиков чаще воруют. Я слышал, и у киргизов тоже. У тех, что кочуют ближе к Коканду.

Баюр подозрительно покосился на Чокана:

– Тебя, случаем, не для этих целей украли? – нелепость вопроса он, конечно же, понимал сам. Поручик давно перешагнул нежность востребованного возраста бачи, и даже его красота не стала бы наживкой для воров. Такого не уговоришь кривляться и танцевать в девчачьем наряде, подкрашивать по-женски лицо. Того и гляди зарежет хозяина. К тому же… «валихан»… Для этой роли безвестная кандидатура подходит лучше всего. А тут – русский офицер! Да. К похоти не располагает. Скорее, вызывает озноб.

Высокородный киргиз косо зыркнул на волхва, но, сразу поняв, что тот его попросту дразнит, не счёл нужным обидеться, лишь усмехнулся:

– Вариантов моей карьеры много, тебе не переплюнуть. Однако по мере их узнавания твоя зависть растёт в геометрической прогрессии. Я предупреждал: берегись, Восток – это заразно, затягивает, как опиум…

Вслед за ехидным выпадом, он склонил голову и, не скрывая удовольствия, наблюдал, как вздумавший его подковырнуть остряк, уложенный на лопатки, гадливо плюётся в сторону, в точности копируя своего тамыра.

Джексенбе насторожился, привстал в стременах. Заполошно мечущиеся птицы над кустами выглядели как-то подозрительно. Ночью они предпочитают не показываться, тем более так кучно и беспокойно. От его вскинутой руки разговор мгновенно оборвался. Растопыренные ветки были довольно густыми, тень от них могла спрятать кого угодно. Друзья уже приблизились к ним почти на расстояние выстрела. Не желая себя обнаруживать, они отъехали за каменные глыбы, скрыли лошадей, а сами, спрыгнув на землю и припав к её зелёной щетине, наблюдали, не проявится ли какого-нибудь движения в зарослях, чтобы понять, что их ожидает и опасно ли оно для них. Птицы не переставали галдеть, однако далеко не улетали от одного места. Словно выгоняли кого-то из засады или предупреждали о приближении чужих. Там, под кустами, виднелся низкий пологий валун, который почти скрывала трава, длинный, в рост человека.

И тут из-за гребня холма взметнулись три всадника с заводной лошадью.

Успевшие спрятаться путники переглянулись, поздравив друг друга с вовремя предпринятым манёвром в засаду, уберёгшим их от обнаружения незнакомцами. Похоже, всадники (с виду – киргизы) их не заметили. Они неторопливо спустились вниз, к кустам, распугивая ошалелых птиц. А из-под пологого валуна встал человек…

Никто из наблюдателей не проронил ни слова, но Баюр почувствовал, как напряглось плечо Чокана, лежавшего между ним и тамыром и не сводившего глаз с последнего, четвёртого, который остановился перед конными и что-то говорил. Он выглядел не старше двадцати лет, но те, что были в сёдлах и гораздо взрослее его, немедленно спешились и почтительно слушали его речь. Степной этикет: верхом можно оставаться перед тем, кто ниже родом, чином. В противном случае не сойти на землю – смертельное оскорбление. Значит, этот юноша у них главный? Какой-нибудь султан? Или ходжа, о которых рассказывал Чокан?

Джексенбе тоже поглядывал на лицо поручика, вдруг побелевшее и застывшее, будто перед ним возник не просто знакомый, а чем-то связанная с ним личность, которую он увидеть не ожидал и рад ей отнюдь не был. Враг? Соперник? Нежелательный свидетель? Однако вопреки всем предположениям, которые подразумевали скрытный вариант поведения, поручик неожиданно встал во весь рост, привлекая внимание беседующих возле кустов киргиз. Ахнувшим друзьям сказал тихо, но тоном, не терпящим возражений:

– Ждите меня здесь, не высовывайтесь.

– А если… – вырвалось у Баюра.

– Только тогда… – и пошёл, не оглядываясь.

Обрывков фраз вполне хватило для исчерпывающей договорённости. Даже Джексенбе ничего не потребовалось объяснять.

Чокан шёл один. Спокойно, не замедляя и не прибавляя шага. Киргизы, сперва насторожившиеся, теперь молча смотрели, как он к ним приближался. Видимо, тоже узнали. Или узнал тот, четвёртый, самый молодой, но главный среди них, остальные же подчинились его слову – за оружие не хватались, но и особой радости не проявляли, просто ждали с серьёзными лицами.

Баюр не стерпел своей пассивной отсидки в безопасности, но и нарушить план своего рискованного друга не посмел, он выбрал золотую середину: ужом пополз меж россыпей камней, желая сократить расстояние, разделявшее их с Чоканом, но не обнаруживая своего присутствия. Одной рукой он придерживал ружьё, прижимая его к бедру, чтобы прикладом не задевало обо что ни попадя и не громыхало. Джексенбе от него не отставал, за спиной слышалось его сопение.

За последним камнем пришлось остановиться, дальше не за чем было прятаться. Отсюда разговор не услышать, зато видны лица, хоть и в голубоватом лунном, но ярком свете, по которым можно определить степень дружелюбия собеседников или наоборот – враждебности. А значит, и следующие за ними действия. В случае чего – можно вмешаться быстрее… Ну-у, это уж на крайний случай. Однако и его со счетов не сбросишь.

Во время форсированного манёвра Баюр не спускал глаз с ожидающих Чокана киргиз, в особенности – с их предводителя. А когда залёг за валуном, стал придирчиво его рассматривать. Одежда самая простая, его халат не обнаруживал ни высокого происхождения, ни богатства, ни чина. Но это не было истинным показателем его положения, Чокан вон тоже обрядился – до сути не докопаешься. Телосложения крепкого, но ростом невысок, пониже поручика, да и годами, пожалуй, будет его помоложе. Лицо с мягкими контурами и весьма приятное, но главное – глаза. Необычайно красивые, выразительные, в них читалось понимание, проникновенность – не отвести взгляд, они словно зачаровывали.