Эн Поли - Американские байки

Параходик везет нас на Эллис айленд. Статуя Свободы машет мне с соседнего острова. Вполне дружелюбный жест: гости́ здесь, стань успешным и, возможно, останься навсегда!

Неожиданно вокруг меня сбивается неплохая компания. Это Олеська – моя соседка по комнате. А ещё Ванька в очках. Он тоже с окраин. Из тундры.

– Слушай, у вас все плохо так? Совсем глухомань? – спрашиваю я у него.

– Почему глухомань? – удивляется Ванька.

– Ну, тындра же. Или как ты там называешь.

– Какая ещё «тындра»?! Тында! Город такой! – смеётся Ванька.

Вот я лопухнулась! Словила глухаря. Пойду помою уши.

К нам присоединяется блондин по имени Пашка. Он из Киева. Красавец. Влюбиться нет шансов, слишком крутой. Да и Андрей же в Хабаровске. Пашка появляется в основном по вечерам, у нас разные группы. Ещё с нами пара-тройка человек из разных городов – они то приходят, то уходят. Никому ни за что не догадаться, почему мы вместе. Мы ведь абсолютно разные. Но все до единого слушаем одинаковую музыку. Чёрная повязка и футболка с полусгнившим трупом помогают мне обрести друзей. Для взрослых я – злой подросток. Неконтактный. Так обычно называют. А для этих ребят я – человек.

– Наташ, а у тебя что из записей?

– Да вот, всё с собой притащила.

– Класс, обложки сама что ли рисовала?

– Ага.

– Фигасе! Ты талант!

Мне бы очень хотелось, чтоб мне дали здесь какое-нибудь прозвище. Что-нибудь серьёзное, крутое. Что-то связанное с рисунками или музлом. Или с характером. Простое и лёгкое, но в то же время мощное. Мята или Шварц. Или Рыжая. В детстве я, и правда, рыжая была. Это потом волосы цвет поменяли.

А, всё же, непонятный этот парень из Киева. Высокий, синеглазый. Светлые кудри смуглый. Красивый, даже смотреть страшно. Таскается со мной, развлекает. Зачем я ему сдалась – сама не пойму. Себя я считаю не очень красивой. И веду себя так, чтоб никто не подходил. Хмурюсь по привычке, чтобы лишний раз не расслаблять лицо. Основная цель – отпугивать людей. Чем ближе подпускаешь, тем больнее бывает. Пашка не боится меня. Таскает меня по всему кампусу и болтает без умолку. Мне нравится сжимать его большую, тёплую ладонь, пробираясь по аллеям вечером. Нас никто не видит.

Накануне отъезда кампус в истерике. Завтра мы окажемся в приёмных семьях, каждый в своей. Что это будут за люди? Семейная пара, куча детей? Престарелые хиппи? Старушка-одуван, разводчик карликовых собачек? И главный вопрос, который обсуждают из конца в конец – сколько русских в том штате, куда отправят каждого из нас? Как будто это на что-то влияет. Но всем кажется, что это облегчит их жизнь.

– Триста! В моём штате триста тысяч! – орёт толстая девчонка в прыщах.

– Вот счастье привалило, – бормочет парень, что стоит рядом. – Так тебя там и ждут.

– В Колорадо покачу. Колорадским жуком заделаюсь, – смеётся Ванька. Очки сверкают под коридорными лапмпами.

– Ну, Массачусетс – не самое худшее место, – ухмыляется Олеська. – Главное, чтобы не фанатики какие попались. Курить всё равно буду. Не запретят.

Я слышала их истории не по разу. Но нам немного боязно, а разговоры успокаивают.

– Я – в Пенсильванию, – говорю, и ребята понимающе кивают. Не Аляска, как у некоторых. И не Калифорния, но тоже вполне себе ничего. Сравнительно недалеко отсюда. Соседний штат. Если долго говорить слово «Пенсильвания», оно теряет смысл. Превращается в кашу из букв. Буквы, если брать по отдельности, совсем не такие страшные.

Вечером, после ужина Пашка увлекает меня в парк. Я чувствую его спокойное, как у большого зверя дыхание. Он шагает по тёплому, пропитавшемуся за день солнечным жаром асфальту, сворачивает на тропки меж кустов. Его поступь – мягкая, уверенная – отдается тихим шуршанием гравия. С нами его приятель, он тащится следом. Присутствие друга мне кажется лишним.

Пашка сворачивает к одноэтажному строению. В этой части парка я ни разу не была. Через минуту мы попадаем в залу с низким потолком. Там теснятся несколько бильярдных столов. Пашка отлично играет. Может быть, профессионала и не впечатлило бы. Но я-то не профи. По мне, творит он что-то невероятное. Друг играет так себе.

– Будешь играть?

– Я не умею.

Кий и зелёное сукно я видела только на картинках. А правил я совсем не знаю.

– Хочешь научу?

– Нет, наверное. Не знаю.

Вру. Больше всего на свете мне хочется, чтобы меня научили играть. Чтобы Пашка научил.

– Иди сюда.

Мой наставник терпелив, слегка насмешлив, но шутки его не обидны. Я чувствую его поддержку и одобрение. Нам приходится встать рядом, чуть ли не в обнимку. Близость чужого тела, едва уловимые запахи: парфюма и пота от клетчатой рубашки, пыли – от волос. Я не могу сосредоточиться. Зачем его друг поволокся за нами? Без него я быстрее бы научилась.

Близится комендантский час, и мы неспешно возвращаемся в общагу. Впитавшие за день солнце дорожки прогибаются под подошвами. Я слегка шевелю пальцами в большой мужской ладони и чувствую крепкое рукопожатие. Я не вижу Пашкиного лица. Но, мне кажется, он улыбается. Странный парень, всё-таки.

В общаге никто и не думает расходиться по комнатам. Коридоры забиты под завязку, в оконных нишах – по шесть-семь человек разом.

Подготовка закончена. С завтрашнего дня – новая жизнь! Какая она будет, мы ещё не знаем. Случайно сталкиваемся со знакомыми ребятами. Один из них – Игорь, по слухам, тоже любитель «тяжелячка» – суёт свой плеер мне в руки.

– На, зацени! Это новый альбом Сепультуры – улёт!

Я надеваю наушники. Голова моя наполняется грохотом барабанов. Это космос. Самые лучшие звуки на свете. Я не понимаю, как живут люди, которые не любят эту музыку. Я вижу лицо Игоря, Ваньки из Тынды, Пашки – все они улыбаются, как будто читают мои мысли. Кто-то тянет меня за руку – пора по комнатам, завтра отъезд. Я бреду, ведомая кем-то в тесном окружении рук, тел, улыбок. Все эти люди понимают меня, им не нужно ничего говорить, объяснять. Мне так хорошо. Почему опять расставаться?

У двери моей комнаты Пашка порывисто обнимает меня.

– Увидимся завтра?

Конечно, увидимся. Улыбаюсь ему вслед.Я прохожу в комнату и только сейчас понимаю, что в руках моих так и остался плеер Игоря. Совсем про него забыла. Я выхожу в коридор и останавливаюсь в растерянности – дорогу до его комнаты одна я не найду. Ничего больше сделать или подумать не успеваю. Из-за угла выходит группа людей в форменной одежде.

– Are you Nataly? 19 19 (англ.) – Вы – Наталья?

– Да, – киваю. Не понимаю, что именно они говорят. Слишком уж быстро тараторят, куча незнакомых слов. Но по напряжённым лицам ясно – меня в чём-то обвиняют. Они тычут в плеер, который я до сих пор держу в руках, и до меня начинает доходить. Но догадка настолько чудовищна, что поначалу я не верю. А они наседают, и я отступаю к стене. Я онемела от ужаса. Лицо заливает краска, меня душит жар. Наконец, они забирают злосчастный плеер и уходят. А я на ватных ногах возвращаюсь в комнату и в ужасе шепчу почти заснувшей Олеське: