Робин Каэри - Час Купидона. Часть III. Момент истины

– Сюда, ваша милость! Не беспокойтесь, вы не подняли меня. В этот час я никогда не сплю. Марта, что у нас с завтраком? – этот вопрос, точнее приказ, относился к хозяйке, не скрывавшей своего живого интереса при виде высокой особы, пожаловавшей к мэтру в столь ранний час, когда редко кто ещё выходил из дома, разве что только ради первых и самых выгодных цен на рынке.

– Доброе утро, мэтр!

Дю Плесси-Бельер взбежал вверх по лестнице. Он без долгих церемоний прошёл в комнату комиссара городской тюрьмы Шатле и захлопнул дверь перед самым носом любопытной хозяйки.

– Присаживайтесь у камина, ваша милость, – пригласил Ла Рейни. – Апрельские утра редко радуют теплом. А вам, видимо, пришлось ехать сюда из самого Лувра. На набережной Сены в это время года особенно сыро, что и говорить.

– Да. Это так, – коротко ответил на это проявление участия дю Плесси-Бельер и откинулся на спинку стула, который, судя по его виду, помнил времена доброго короля Генриха Четвёртого.

– Смею предположить, в деле о часах появились подвижки? – спросил Ла Рейни, запахнув плотнее долгополый халат, который служил ему домашним одеянием.

– И не только! Мы нашли разгадку этого дела. Но всему своё время. Прежде всего я хочу расспросить вас, мэтр, о судьбе того мальчика, который остался совершенно один без семьи и каких-либо родственников после убийства его старшего брата – смотрителя канделябров и гардин в Лувре. Его нашли избитым до полусмерти в одном из коридоров, помните?

– А что вам до того малого? – Ла Рейни сцепил пальцы между собой и с интересом посмотрел в лицо полковника. – Он в Шатле. Против него выдвинуты несерьёзные обвинения, но всё же он был замешан в делах старшего брата. И оба связаны с шайкой. «Уличные воробьи». Слыхали о таких? Воровской притон под прикрытием приюта для сирот и бездомных. Кюре из церкви Всех Святых опекает их. Но за ниточки дёргает кое-кто другой. Это один из признанных в воровском мире человеков.

– Людей, – небрежно поправил его дю Плесси-Бельер и положил шляпу на колченогий столик рядом с камином.

– Нет, ваша милость. Именно «человеков». Это чисто парижское словечко. Человек – это тот, кто в воровском мире добился признания среди воров и стал вожаком небольшой банды. За ним обычно числится внушительный список краж, а нередко и убийств.

– Вот как? – усмехнулся полковник. – Всякий раз я узнаю что-нибудь новенькое о Париже. Хорошо, я запомню это, мэтр.

– Так вам нужен этот мальчишка? Могу я кое-что сказать вам о нём? Вы можете проявить к нему участие, если пожелаете.

– И каким же образом? – прищурился дю Плесси-Бельер.

– Если намекнёте вашему знакомцу – папаше Мекано – пусть он отдаст приказ тем, кому следует, чтобы мальца отпустили с миром из банды.

– О, так вы и об этом знаете?

– Ваша милость, я получаю жалованье не за просиживание штанов, с позволения сказать, – в маленьких глазках мэтра блеснули огоньки, а на лице появилось выражение превосходства. – Я умею добывать нужные сведения. Обо всём, что происходит на улицах этого города. Понемногу. Скромно пока. Но, как видите, кое-что я уже знаю о порядках, заведённых в парижских кварталах.

– Вы же не служите в Парламенте. Зачем вам? – будто стараясь раззадорить собеседника, поинтересовался дю Плесси-Бельер.

– Я стремлюсь к большему. Парламент – это законы. А я хочу служить в ведомстве, которое будет следить за их соблюдением.

– Блюститель порядка? Префект? Или выше – коннетабль? – усмехнулся маркиз. – Пожалуй, это имеет смысл.

– Минуту, – Ла Рейни прошёлся по комнате, подошёл к двери и резким движением широко распахнул её прямо перед носом у отпрянувшей в испуге хозяйки, которая стояла у порога комнаты с подносом в руках.

– Моя дорогая мадам Блюш! – воскликнул Ла Рейни, выхватив поднос из рук оторопевшей от неожиданности женщины. – Как вовремя! Благодарствую, моя дорогая. Вы – чудо! – он смешно вытянул губы, имитируя воздушный поцелуй, а в следующий миг носком ноги захлопнул дверь, прервав ворчливое замечание хозяйки о ранних гостях и громких разговорах, которые мешают спать добропорядочным жильцам по соседству.

– Итак, дорогой маркиз, – вернувшись к камину, Ла Рейни точно выверенным движением ноги пододвинул к себе столик и поставил на него поднос.

– Здесь холодная утка, свежий хлеб, паштет. Хм, а вот тут у нас соус для утки. Ага! А вот и пирог! – перечислял он блюда скромного завтрака, наскоро собранного для них доброй мадам Блюш. – Это пирог с грушами, вымоченными в меду, – он закатил глаза и поцокал языком. – Рекомендую особо! Этот пирог – лучшее из того, что мне доводилось отведать в Париже. Не нормандский пирог. Увы, нет! Но всё же он достоин внимания.

Он разделал утку, разложил куски мяса на два блюда, щедро полил их соусом и отрезал по паре ломтей хлеба. Затем с такой же ловкостью он разделил и пирог. Выложив равные части на блюда, Ла Рейни с видом художника отступил на шаг назад и полюбовался получившимся натюрмортом.

– Полагаю, стаканчик подогретого вина будет недурным дополнением к этому маленькому пиршеству, – с этими словами он указал на высокий кувшин, из длинного носика которого поднимался густой пар, отчего вся комната наполнилась пряным ароматом специй.

– Пожалуй, что от горячего вина я не откажусь, – согласился маркиз и вооружился вилкой, чтобы насладиться завтраком.

– Итак, на чём мы остановились? – заговорил Ла Рейни, когда покончил с утиным мясом и с неторопливой методичностью настоящего гурмана принялся намазывать паштет на ломоть тёплого хлеба.

– Я спросил вас о судьбе мальчика, родственника которого нашли забитым до полусмерти в потайном коридоре в Лувре, – напомнил маркиз, нацепив на вилку несколько кусочков мяса. – У меня есть вопросы касательного его. Может ли так случиться, что человек, который лишь косвенно связан с одним преступлением, может оказаться замешанным и в другом деле?

– Почему же нет, – Ла Рейни посмотрел на собеседника поверх бокала и сделал большой глоток. – Так частенько случается.

– И если не брать в расчёт практику некоторых комиссаров решать вопросы о нераскрытых преступлениях, – дю Плесси-Бельер мельком посмотрел в глаза Ла Рейни и тоже сделал несколько глотков прежде, чем продолжить свою мысль. – Ведь так бывает, когда одно преступление оказывается серьёзнее другого, не так ли? И что же в таком случае? Какова процедура?

– Этого человека будут судить по обвинению в наиболее серьёзном преступлении, – ответил Ла Рейни и на некоторое время сосредоточился на еде. – Не то чтобы другое дело простили, – отвлекшись, продолжал он. – Ведь невозможно повесить одного человека дважды. Как и дважды послать на галеры пожизненно – это уже один раз, дважды – это абсурд. Не так ли?