Алексей Поляков - На волне русалки

К концу дня Беку удалось, путем бесчисленных ошибок и экспериментов, воссоздать уголок верхнедевонской экосистемы в том виде, в котором он мог реально существовать. Иногда он сам не верил, что справится, но мироздание (или что-то еще) время от времени давало небольшие подсказки, едва заметно меняя что-то в пейзаже – но лишь тогда, когда он максимально приближался к истине. Истине или одной из возможных вероятностей? Бек этого пока не понимал.

Однако тиктаалик вылезать на заболоченный берег небольшой заводи упорно не хотел. Откуда ему, Беку, знать, как в точности двигалось это существо, как было окрашено и был ли, к примеру, гребень на хвосте? Палеонтологическая летопись этого не сохранила. Почти отчаявшись, он попытался изобразить лежащую на берегу переднюю часть скелета этого существа, хорошо известную по находкам. К удивлению Бека, эксперимент удался. А вообще – что тут удивительного? Действительно, животное вполне могло погибнуть, а его скелет вполне мог остаться именно в этом месте. Да и с наземными падальщиками в девоне было сложно: некому было растащить по косточкам. Значит, отправная точка есть!

Следующий шаг – изобразить рядом еще одну мертвую зверушку, менее затронутую процессами разложения. И снова – десятки попыток, десятки неудач… Кожа амфибии или чешуя? Если чешуя – то какая? Бек перебирал различные ее варианты, восходящие к лопастеперым рыбам, пока, наконец, не получил неплохо сохранившийся трупик – впрочем, основательно выгоревший на солнце.

С окраской – еще сложнее. Бек комбинировал уже не десятки, а сотни вариантов, но каждый раз созданная его сознанием экосистема рушилась. Причем, почему именно это произошло – потому ли, что такая окраска не обеспечивала должной маскировки от водных хищников, или из-за особенностей брачного ритуала тиктааликов, о котором неизвестно ровным счетом ничего – непонятно.

* * *

Бек проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.

– А? Что?

– Мы закрываемся. Просыпайся, завтра дочинишь свой пылесос!

Где он, кто он? Только что, вроде бы, пытался погладить по чешуе неуклюжего тиктаалика, чтобы узнать, скользкая ли она на ощупь. Потом мотал пальцем у самой приплюснутой морды – проверить, кусается ли, и если да – то насколько больно. Слегка прищурясь, Бек поглядел на свой указательный палец, ощутимо нывший от укуса вымершего сотни миллионов лет назад существа. Крови, конечно, не было, как и следов доисторических зубов. Но сама боль была вполне реальной, и он машинально засунул покусанный палец в рот. Затем до него, наконец, дошло.

– Это ты, Мари?

– Я. Все разошлись. Часа три назад.

– А меня что не выгнала?

– Выгонишь тебя, как же! Пыталась.

– И что?

– Ты начал отмахиваться, просить именем Планетарного совета дать тебе закончить работу особой важности, пытался связаться с музейным руководством… Ну, я плюнула на это и пошла вздремнуть.

– Успешно?

– Ага. Ты, смотрю, тоже выспался?

– Давно так не высыпался, – саркастически пробубнил Бек и принялся упаковывать плоды сегодняшних (или вчерашних?) трудов.

В кабину скоростного лифта они вошли вдвоем. Лифтов хватало, а желающих перемещаться в ночную пору между этажами жилого острова – не очень.

– Тебе куда?

– Четыреста двадцать восьмой. А тебе?

– Триста восемнадцатый, – ответил Бек, нажав, однако, кнопку нулевого этажа.

Вместе, не сговариваясь, они вышли из портала, отделяющего созданное человеком от царства дикой природы и зашагали куда-то вдаль по ночной дубраве. Окна жилых островов пропускали свет лишь в одном направлении: снаружи внутрь, чтобы не беспокоить лесных обитателей. Не проходили наружу и звуки. Лишь небольшие светящиеся маячки указывали места, где находились входы в цивилизацию. Впрочем, даже эти зеленые точки были скорее данью традиции: любой коммуникационный браслет и без маячков приведет человека домой, стоит дать ему мысленную команду «хочу вернуться». Поэтому заблудиться в ночном лесу Беку и Мари в любом случае не грозило.

Была теплая безлунная ночь конца августа. Как же хороша Севильская дубрава! Легкий ветерок колышет кроны дубов, почти невидимые на фоне ночного неба, а если запрокинуть голову выше, перед тобой открывается весь Космос. В старину те, кто хотел поснимать звезды или просто полюбоваться на ночное небо во всей красе, вынуждены были забираться в немыслимую глушь: смог старых городов и засветка – злейшие враги астронома-любителя. Ни Мари, ни Бек не слишком интересовались астрономией, однако не могли оторвать взгляд от ночного неба.

А внизу, между стволами молодых дубов, высаженных здесь всего-то несколько десятилетий назад, тоже загорались звезды. Но звезды эти были живыми: тысячи светлячков перемигивались зеленоватыми огоньками, насколько хватало взгляда. Крошечные жучки чуть больше ногтя длиной испускали с конца брюшка свет, хорошо видимый за несколько сотен метров. Особенно в безлунную ночь.

Они дошли до заботливо обложенного камнями места для костра. Рядом лежал подгнивший, но вполне еще крепкий дубовый сук в пару ладоней толщиной. Так теперь выглядело большинство площадок для отдыха: пилить живое дерево – преступление, а подобрать обломанную бурей ветку и перенести к кострищу – почему бы и нет? Каждый человек хотя бы иногда должен смотреть на живой огонь.

Бек на всякий случай проверил счетчик наносящих урон природе действий. Право на небольшой костерок у него имелось. Ни слова не говоря, он принялся собирать сухие листья и ветки. Мари так же молча последовала его примеру. Бек коснулся браслета, давая сигнал о том, что собирается развести костер в предназначенном для этого месте. Для него, кабинетного ученого, жест скорее символический. Эта мера больше касалась заядлых путешественников: сможешь обойтись без костра – постарайся без него обойтись. Хочется развести – разводи, но тогда придется минимизировать свое воздействие на природу в чем-то другом.

Они сидели на бревнышке и смотрели то на огонь, то на Млечный Путь, то на перемигивание светлячков в округе. А иногда – украдкой – друг на друга.

При свете живого огня все человеческие лица прекрасны. И неважно, какую печать на твое лицо наложила жизнь в городе: у лесного костра все мы становимся сами собой.

Мари с интересом поглядывала на нового знакомого. Черты его полного, округлого лица давали понять, что в нем, как и в ней самой, перемешалось множество кровей. Раскосые глаза выдавали предков из Средней Азии, а густая, почти черная шевелюра и массивный, выдающийся вперед нос указывали на Ближний Восток. И глаза при этом были голубыми!

Внешность Мари также была своеобразной. Зеленоглазая блондинка с вьющимися волосами и почти азиатскими чертами лица лет сто назад не могла остаться незамеченной. Но теперь-то все привыкли…