Леонид Резников - Синдбад

– Инструкция, – подсказал Синдбад, закидывая в рот пригоршню миндаля. Он уже вполне освоился в присутствии столь знатных особ и не ощущал ни малейшего дискомфорта.

– Во, точно! Ин-срун-ция. И не выговоришь!

Эмир порылся в ларце и вытащил из-под подушечки свернутый вдвое листок пергамента. Развернув лист, он покрутил его перед глазами так и эдак, отодвинул подальше от себя и прищурился.

– Ничего не понимаем, здесь не по-арабски! Что здесь написано?

– Конечно, не по-арабски, – подтвердил Сорви-голова. – Я же приобрел его в одной дикой северной стране, где бродят медведи и вечно царит лютый холод.

– Постойте, как вы сказали? Медведи? – Синдбад с сомнением уставился на Сорви-голову. – А ну-ка, дайте я посмотрю, – протянул он руку, предварительно отерев жирные пальцы о белоснежную скатерть тонкой работы.

– Э-э, оборванец, что ты смыслишь в грамоте! – с презрением в голосе бросил эмир, отодвигая руку с пергаментом.

– Тогда читайте сами, раз такие умные.

Синдбад возмущенно скосил нижнюю челюсть и сам налил себе и Сорви-голове вина.

– Ладно, на, – подумав, согласился эмир.

– Не надо.

– На, говорим! Упрашивать еще тебя, оборванца. И вина нам налей!

– Да на здоровье, – буркнул Синдбад, налив и эмиру, но меньше половины пиалы. Потом поставил кувшин и взял пергамент из толстых пальцев эмира. – Наоборот же надо, вот так.

Он перевернул лист и, хмуря брови, пробежал глазами по строчкам, вчитываясь в непривычное глазу написание букв.

– Что же там написано? – нетерпеливо поерзал эмир.

– Не торопите меня, почтеннейший!.. Ага! Значит, так: «Сей чудный прибор, изготовленный знаменитым мастеровым умельцем Данилой…»

– Постой, постой. Что такое «при-бор»? – уточнил эмир. Глаза его от выпитого уже немного косили.

– Прибор? – задумался Синдбад. – Как бы вам объяснить…

– Ты того… не умничай, – погрозил пальцем эмир. – Выискался, понимаешь…

– В общем, это такая сложная вещь, которую делают руками. Непонятно что у нее внутри, но она работает.

– Читай дальше, – отмахнулся эмир, ничего не поняв.

– В общем, здесь сказано, что нужно произнести фразу: «Свет мой, зеркальце-скажи, мне ответь и покажи».

Эмир подхватил с колен зеркало и, сбиваясь на каждом слове, произнес кодовую фразу. Язык его уже начинал заплетаться.

Зеркало, оставшись совершенно равнодушно к стараниям эмира, по-прежнему продолжало отражать красную, несколько отекшую, с бусинками пота физиономию великого эмира.

– Не работает, – пожаловался он. – Ах ты, мошенник! – замахнулся он зеркалом на Синдбада.

– Постойте! – спохватился тот. – Вот тут, ниже, сказано, что зеркало нужно настроить на язык говорящего.

– Так что же ты сразу не сказал, остолоп! – пуще прежнего разгневался Нури ибн Кабоб. – Говори, что нужно сделать?!

– Так. – Синдбад вел пальцем по строчкам с перечислением языков. – Вот! Арабский. Два раза нажать на правый второй сверху завиток, а затем три раза на третий слева.

– Два, три… Мы ничего не поняли, – уныло промямлил эмир.

– Э-э! Дайте сюда!

Синдбад вырвал из руки онемевшего от подобной наглости эмира зеркало и быстро проделал все необходимое. Затем вложил зеркало эмиру в растопыренные пальцы и с гордым видом налил себе еще вина.

– Вот теперь пробуйте.

Нури ибн Кабоб не стал спорить и опять сбивчиво произнес фразу. Поверхность зеркала осветилась, в ней появились два прекрасных женских глаза с восточным разрезом.

– Что вам угодно знать, о добрый человек? – спросило зеркало, хлопая ресницами.

– Ага! – радостно подпрыгнул эмир. – Хорошо мы тебя не казнили, нечестивый оборванец. Но мы ничего не забыли, так и знай!

– Рад за вас, – проворчал Синдбад, но эмир не услышал – он уже полностью переключился на новую игрушку.

– Так, нам угодно… А что нам, собственно, угодно?

Синдбад с Сорви-головой одновременно пожали плечами. Эмир же озадаченно поскреб макушку.

– Покажи нам, э-э… нашу дочь!

Глаза исчезли, а вместо них появился нежный изгиб девичьего стана, белая кожа, черные, ниспадающие на спину длинные влажные волосы. Девушка, оказавшаяся одной из прислужниц Амаль, повернула лицо, словно почувствовала, что за ней наблюдают. Рядом в тумане прятались еще две фигуры. А помещение… Эмир, растерявшийся от неожиданности и выпитого, не сразу сообразил, что это, собственно, за помещение такое, где водятся нагие гурии. А когда до него дошло – баня! – он быстро зажмурился, на всякий случай прикрыл глаза ладонью и поспешно прижал зеркало к груди.

– Не надо гурий! – испуганно воскликнул он. – То есть дочери! Ничего не надо.

Сердце несчастного эмира колотилось, готовое вот-вот выскочить из груди.

– Что случилось, сиятельный Нури? – уточнил Сорви-голова, пытаясь попасть пиалой в губы.

Эмир посмотрел на него невидящим взглядом, схватил пиалу и разом опорожнил ее. Немного полегчало.

– Ох, какая опасная вещь. Очень опасная! И ей надлежит пользоваться крайне осторожно.

Боясь заглянуть в зеркало, Нури ибн Кабоб сунул его обратно в ларец, гулко захлопнул крышку и закрыл на ключ от греха подальше. Ключ эмир спрятал в глубокий карман халата.

– Эй, бродяга! Налей еще вина.

– Сами вы… – огрызнулся Синдбад, но послушно поднял кувшин и вылил остатки вина в эмирскую пиалу. – Кончилось, – с сожалением произнес он, зачем-то заглянув в кувшин.

– Как… кончилось? – не поверил Нури ибн Кабоб. – Ничего не кончилось. Эй, слуга! Два, нет, три кувшина, и живо, шайтан тебя раздери!

– О, моя бедная голова! – застонал Синдбад, с трудом разлепив отекшие веки.

Первое, что бросилось ему в глаза – небольшие оконца на серой, отделанной деревянными досками стене. В оконца врывались солнечные лучи, текли золотистым ручьем в пыльном воздухе и весело скакали по лицу Синдбада. Вернее, даже не скакали, а как бы мазали. Лизнет эдак и сместится, и опять, и еще раз. Странное поведение луча немного раздражало. И еще все время кто-то раскачивал жесткую кровать из стороны в сторону. Очень жесткую, словно Синдбад лежал на голых досках, застеленных… неизвестно, чем, в общем. Простыня больше напоминала грязную старую дерюгу. Странно, что такие кровати и простыни имеются в эмирском дворце. Может, слуги на таких спят?

– Эй вы, прекратите раскачивать кровать, – зло бросил Синдбад и окончательно проснулся от собственного, хриплого с похмелья голоса. С трудом усадив непослушное, словно отлитое из свинца, тело, Синдбад протер глаза и окинул помещение мутным взглядом.

Комната небольшая, сплошь отделанная деревом. Простенькая широкая дверь с медной потускневшей ручкой. Ничем не застеленный стол почему-то прикручен к полу – довольно странно и необычно. Возле стола – два стула. Кровать расположена у стены, напротив двери. В изголовье, справа, – невысокая тумбочка. На тумбочке стоит широкогорлый кувшин и глиняная кружка, простенькая, грубой работы. Синдбад нахмурил лоб: комната ни отделкой, ни обстановкой никак не походила на дворцовые покои, а посуда – на ту, из которой ели и пили вчера. К тому же, как оказалось, раскачивалась не сама кровать, а вся комната. Мерно так – вверх, вниз, вверх, вниз, и еще из стороны в сторону, что сильно настораживало Синдбада. Он взял кувшин, принюхался и поднес горлышко ко рту. Теплая безвкусная вода полилась в рот. Но Синдбад с наслаждением вылакал полкувшина, утер рот тыльной стороной ладони и вернул кувшин на место. Голова немного прояснилась.