Татьяна Пулас - Любить по-гречески. К Богам за пазуху…

Я зажмурилась и открыла дверь. В квартире стояла полная тишина, которую нарушало трио из академического храпа. «Даже разговаривать со мной не желают», подумала я, и сглотнула слюну. Храп на секунду стих, но лишь для того, чтобы затянуться с новой силой. Я задержала дыхание и прошла на цыпочках в нашу спальню. На своей стороне кровати в позе эмбриона, поджав колени и с ладошками под щекой, мирно похрапывая, спал Яннис. Я тихонько прошла в ванную. Проделывая ритмичные движения зубной щеткой, под звук тонкой струи воды, в голову снова начали лезть окаянные мысли. «И что бы это значило? Муж не ревнует, свекровь не упрекает, поздно вернулась, никто не ждет… Интересная семейка. А может в Европе так принято, доверять и не проверять? Как бы там ни было, не стоит злоупотреблять их добротой», – решила я и сплюнула пену. Вернувшись на цыпочках в спальню, я тихонько легла на край кровати и сразу уснула.

Меня разбудил запах кофе. Открыв глаза, я увидела свекровь, стоящую передо мной с подносом в руках, на котором дымился греческий кофе в миниатюрной чашечке, рядом с которой лежало миниатюрное соленое печенье. Рядом стоял стакан холодной воды.

– Как погуляла, дорогая? Голова не болит? Хочешь чего-нибудь еще? – она улыбалась совершенно искренне, – Мы с Александросом уходим на работу, если захочешь, приходите ближе к обеду с Яннисом, причешу.

Я думала, что еще сплю, и все мне это снится. Через минуту зашел Яннис в трусах и счастливо улыбнулся.

– Кали́ мéра моро́ му (доброе утро малыш – пер. с греч. прим. авт)! Как провела время? – спросил он, как будто я вчера вернулась не с ночного клуба под утро, а с дневной прогулки.

Я сидела молча и боялась спугнуть счастье. Говорите, говорите, любите меня, вопреки всему!

«Я на другой планете», – констатировало сознание.

Жизнь с Яннисом и его родителями продолжала быть странной и какой-то нереальной, а любые потакания с их стороны все больше выбивали меня из колеи. Они словно вращались все вокруг меня по орбите, а я была их единственным центром вселенной. Не то что бы я была против того, чтобы стать чьим-то центром, но проблема состояла в том, что и я, по природе своей, очень заботливый человек. Мне ежедневно необходимо ощущать свою значимость, быть нужной кому-то. Я тоже хотела вносить свою бесценную лепту в эту семью, поэтому постоянно искала возможность кому-нибудь, в чём-нибудь помочь. Когда никого не было дома, я буквально вылизывала каждый уголок четырехкомнатной квартиры, могла приготовить обед на неделю, перестирать или перегладить все белье. Меня за это бранили, как ребенка, при этом благодарно улыбаясь.

Две недели карнавального беспредела резко прервались, так называемым, «Чистым Понедельником». Как по волшебству, исчезло с прилавков мясо, а большинство молочных продуктов превратилось в соевое. В Греции начинался Великий Пост.

С утра все в доме куда-то засобирались. Моя свекровь-мамá Анастасия стояла перед кухонным столом и заворачивала то в фольгу, то в салфетки странную, по своей совместимости вкуса, еду и складывала ее в пакеты. Сладкая халва легла в рядом с оливками и осьминогом, а мидии с фасолью. Откуда-то взялась большая пышная и еще теплая лепешка, густо посыпанная белым кунжутом. Раньше я ее в магазинах никогда не видела и спросила, что это за диво и кто его сотворил. На что свекровь мне ответила:

– Это Лагáна, она печется исключительно в чистый понедельник, – а потом добавила, – у нас сегодня все выезжают на пикник и едят только постные продукты, а так же морепродукты, но только те, что без крови.

Я думала, что ослышалась и вопросительно глянула на мужа. Улыбка уже была готова на его лице (или осталась с прошлого раза?) и он начал меня просветлять:

– Бескровными считаются осьминоги, кальмары, креветки, каракатицы и все виды моллюск. Нельзя есть рыбу и уж тем более мясо.

– И так сорок семь дней, до Пасхи? – испугалась я, будучи грешным, неисправимым мясоедом, рыбоедом и вообще, всеядной.

– Да! – уверенно и даже устрашающе ответил свекр-баба́с Александрос, а потом добавил: – дети, беременные и больные могут не соблюдать пост, да и те, кто не хочет, тоже может его не соблюдать.

– Они могут есть даже мясо? Ну те, кто «не хочет соблюдать» – уточнила я на всякий случай.

– Именно так, ответил бабáс, помогая жене паковать паек.

То есть получается: все, что нельзя, но очень хочется, то – на здоровье! Вот в этом все греки!

А Яннис добавил:

– Хочешь заедем и купим сувлáки? (маленькие свиные шашлычки).

– Нет нет нет! – запротестовала я, – я очень люблю креветки с халвой и кальмары с вареньем тоже! Буду есть всё то, что едят все!

Возможно с эмоциями я немного переборщила, но мне ужасно не хотелось, чтобы ко мне относились, как к ребенку, беременной или больной. Все одобрительно закивали головами, со словами «калá, браво, кори́ци мас!» (хорошо, молодец, наша девочка! -пер. с греч. прим. авт.) и продолжили сборы.

Через несколько минут подъехала сестра Янниса Элеонора с мужем и двумя маленькими детьми, мальчиками погодками Костасом и Лукой. Каждый раз, когда эти дети приезжали к нам в гости, они смотрели на меня, как на инопланетянку. Им было непонятно, как это взрослая тётя не умеет говорить на их языке. Для них я вообще не умела говорить, так как звуки, которые я издавала, для детей четырех и трехлетнего возраста не являлись языком для коммуникации. Поэтому они лишь с интересом меня разглядывали своими большими черными глазами. Греческие дети мне всегда казались очень красивыми, как будто сошедшими из Диснеевских мультфильмов. Их выразительные изгибы бровей и длинные пушистые ресницы над огромными глазами делали взгляд совершенно невыносимым, чтобы пред ним устоять и не купить для них десятое мороженное за день или сотую игрушку. Этим дьяволятам с ангельским лицом невозможно было ни в чем отказать, и они управляли целыми семьями.

Когда мы все погрузились по машинам и тронулись в путь, мне предстояло ознакомиться еще с одной интересной традицией. В этот день надо запустить в небо бумажного змея, как мне объяснили, создать ниточку к богу, перед тем, как начать уже пост. Всю дорогу мы то и дело останавливались перед продавцами воздушных змей на обочине. Дети выбегали из машины, как зверьки, внезапно выпущенные из клетки, в любую секунду рискуя быть задетыми, пролетавшими мимо мотоциклами и машинами, и неслись к посеревшему от пыли продавцу выбирать змея. Выбирали они долго, с серьезным видом рассматривали каждый пятиугольный пласт, щупали хвост. Продавец терпеливо демонстрировал маленьким привередливым покупателям разнообразные изображения от любимых супер-героев до эмблем футбольных команд. Ничего не выбрав, дети разворачивались и неслись назад к машине, чудом забравшись в нее живыми и невредимыми. Так продолжалось всю дорогу, с пятью или шестью повторами: предлагаемые змеи были абсолютно идентичные предыдущим, продавцы стояли в дорожной пыли, от чего становились похожими друг на друга, а дети выбегали из машины и возвращались неудовлетворенные со скоростью ветра. Глядя на них, в моих жилах холодела кровь. Наконец выбор был сделан, младший указал своим маленьким, но уже властным пальчиком на пласт с изображением человека-паука, а старший на черно-белый логотип футбольной команды ПАОК. Я могла бы поспорить, что у предыдущих продавцов змеи были абсолютно такие же, но промолчала. «Наши дети будут совсем другими, они будут ангелами во плоти, будут тихо-смирно сидеть в машине и благодарно улыбаться своим родителям за любого купленного воздушного змея. Одного на двоих. Или на четверых…", – подумала я.