Татьяна Пулас - Любить по-гречески. К Богам за пазуху…

Мои фантазии прервались звуками гитары. Обернувшись, я была удивлена абсолютно сюрреалистичной, для такого места, картиной. На краю парапета сидела кучка молодых, и не очень, хиппи, в широких балахонах землянистого цвета, в татуировках, с пирсингом во всевозможных и невозможных местах и с дредами в волосах. Они что-то негромко пели под гитару, с полузакрытыми глазами раскачиваясь в такт из стороны в сторону. От дымящихся самокруток шел терпко-кисловатый запах марихуаны. Вообще, если обратить внимание на весь народ, передвигающийся по площади Наварину, можно на глазок определить статистику трезвых и пребывавших в «затуманенной нирване», с соответствием пятьдесят на пятьдесят. Я стояла перед древними руинами и мысленно общалась с призраками, улетая в своих фантазиях все дальше и дальше в прошлое, и наверно производила впечатление одной из хиппи, бормочущих себе под нос песни на парапете… Взяв себя в руки, я двинулась вперед от греха подальше.

По дороге я все еще думала о том, как древнеримская Агора смогла так органично вписаться в современную архитектуру, не создавая диссонанса среди сувенирных лавок, тату салонов и закусочных, в разноцветных граффити. Дойдя до главной улицы, я свернула в сторону площади Аристотеля. Имея такое важное название, это место не могло остаться без моего внимания. По планировке, площадь так же плавно стекала сверху вниз к морю, как и ее «закумаренная» соседка, площадь Наварину, но по размерам, контингенту и общему настроению их нельзя было сравнить. Имея статус центральной, а значит главной, только на ней мог восседать Аристотель, великий философ, мыслитель и учитель самого Александра Македонского. Справа и слева, как защита великому монументу, покровительственно выстроились два огромных здания, как бы обнимая площадь своими полукруглыми фасадами.

Бродя по улицам, я обращала внимание на людей, особенно на женщин: как они были одеты, накрашены, как двигались, не спеша прогуливаясь с брендовыми пакетами по магазинам, как вальяжно распивали в середине дня кофе. Их ритм был настолько замедлен, что русскому человеку может показаться, что они в принципе ничем особенным в жизни не занимаются. Сказать, что я среди них выглядела не только неуместно, но и безвкусно – ничего не сказать. В принципе, туристы везде бросаются в глаза, отличным от местных, внешним видом, а поскольку я только начинала свое знакомство с новым местом жительства, то тоже пока еще походила на туристку.

Я решила, что на площади Аристотеля собирался весь бомонд города. Легкая беспечность, с которой греки и гречанки несли себя, выражалась в каждом движении, в каждом звуке произносимых ими слов, во взглядах и жестах. В них чувствовалась абсолютная уверенность в своей значимости, значимости их города и понимание того, что история надежно укрывает их своей тенью.

Я мечтала познакомиться с кем-нибудь из местных. А когда-нибудь, так же, посидеть в компании греческих подруг, и поболтать на древнейшем языке, как на родном, о мелочах жизни. Я решила для себя, что когда я состарюсь, я буду похожа на гречанку!

А пока, мне нужно было возвращаться домой и начинать воплощать свои мечты в жизнь, с помощью самоучителей и словарей.

Диоген лежал и грелся на солнце, когда к нему подошел Александр Македонский и сказал: «Диоген, проси у меня все, что хочешь!» Философ ответил: «Я хочу, чтобы ты отошел в сторону, потому что твоя тень загораживает мне солнце».

Как я мечтала однажды открыть рот и, как по-волшебству, бегло заговорить по-гречески! Мне так хотелось, чтобы этот мелодичный и совершенный язык просто взял и вселился бы в меня! Я пыталась подражать его акценту, стараясь произносить слова громко и отчетливо, а если что-то не могла вспомнить, предпочитала помогать жестами, чтобы не вносить диссонанс английскими словами.

Греческий язык, или как его еще называют эллинский, напоминал мне женщину, пережившую в своей жизни три этапа созревания. Сначала, ею восторгались, пытались подражать, заимствовать слова, и она щедро раздавала свои знания, раскрывая миру секреты философии, архитектуры, искусства. В этот период, на ее восхитительном древнегреческом языке, были написаны «Иллиада» и «Одиссея» Гомера, первые медицинские открытия Гиппократа, филосовские рассуждения Аристотеля, Платона, Диогена. Зрелость пришла к ней через двадцать веков, с рождением Византийской Империи. Бесконечные войны, страдания, до полного истощения ее носителей, вплоть до гонений в период Османской империи, подвергали ее пыткам, пытались изменить, уничтожить, стереть с лица земли. Но гордая Эллинка осталась непоколебимой и адаптировалась к диким временам. Ее дети учились читать при одном свете луны, пока спал враг, а преданные единомышленники хранили ее бессмертные летописи. Сейчас она свободна, упрощена до неузнаваемости, не так помпезна и временами с заимствованными иностранными словами. Но все же это она! В любых из этих ипостасей она неизменно оставалась собой. Прекрасная, мелодичная, с бархатной хрипотцой, эллинский язык продолжает жить в сердцах греческих патриотов, сознаниях лингвистов и подсознаниях недругов. Во всех языках мира, в литературе и искусстве, в науке и медицине вы найдете греческие корни, так щедро подаренные когда-то великой Элладой!

Мне ужасно нравилось произносить длинные слова: «эфхаристо́" (спасибо), «паракало́" (пожалуйста), даже такое простое слово как автобус звучит словно песня – «леофори́о»! Я повторяла их снова и снова, прислушиваясь к своему голосу и мне безумно нравилось как звучат волшебные «панэписти́мио», «вивли́о», «ката́стима»… Я с удивлением обнаружила, что греческая грамматика во многом схожа с русской; род, падежи, склонения. Пожалуй самое трудное в этом языке – орфография (слово, так же произошедшее от греческого: орфо́с- правильно и гра́фо-пишу).

Из-за высокого процента неграмотности в середине прошлого века греческий язык решили упростить, убрав специальные значки над буквами. Может кому-то и стало от этого легче, не знаю, но теперь правописание не поддаётся никакой логике. Например, ну как объяснить четыре варианта написания буквы «и», если во всех случаях она звучит одинаково? Или в чем смысл двух букв «о» в алфавите – «омикрон» и «омеги»? А ведь когда-то они и звучали по-разному. В упрощенном новогреческом языке от глубокомысленного древнегреческого остались одни вопросы.

Как бы там ни было, я гордилась тем, что изучаю этот язык, все больше погружаясь в недры грамматики, фонетики и лексикологии. Говорить я пока не хотела, решив так: либо я говорю на этом языке хорошо, либо не говорю вообще.