Татьяна Пулас - Любить по-гречески. К Богам за пазуху…

Из фильма «Свадьба в Малиновке.»

Так и лето пролетело, оглянуться не успела, как октябрь катит в глаза. И вот я уже стою посреди комнаты в свадебном платье. Все суетятся, бегают, закрывая собой проход, чтоб не дай бог, жених не увидел невесту до церкви, иначе, ой, что тогда будет! Я послушно стою по стойке смирно, боясь помять, испачкать или еще, каким-нибудь образом испортить с любовью выбранное моей свекровью в стиле шестидесятых, свадебное платье. Передо мной стоят взволнованные, и ничего не понимающие в греческой суете, папа, мама и сестра Полина. Обещали приехать из Германии Алина с Клаусом и еще пара-тройка моих новых друзей. Со стороны жениха гостей было более двухсот человек, из которых я знала максимум с десяток. Добравшись до церкви, мы стали кружить вокруг, (дабы черти не снились, подумала я) чтоб невеста с предыдущей свадьбы, не приведи Господи, не пересеклась со мной. В приметы здесь верят так же свято, как и в традиции. После четвертого круга, убедившись в том, что дорога очищена, а от предшественников не осталось и следа, я наконец предстала перед дверями храма. Мой папа, с серьезно сдвинутыми на переносице бровями, передал меня Яннису и мы продолжили шествие к святому алтарю рука об руку. Процесс венчания, проходивший в псалмах и молитвах, казался интересным, но бесконечным. Когда моё тело в корсете начинало кренить в сторону из-за медленного погружения в медитационный сон, меня разбудил громкий шепот, видавшей греческие свадьбы, подруги Лены: – Наступи ему на ногу, быстро! – от неожиданности я подпрыгнула и приземлилась своей изящной шпилькой прямо на лакированный туфель Янниса. Ото всюду послышалось хихиканье, а Яннис, видимо не ожидавший с моей стороны такой быстрой реакции на греческий ритуал, раскраснелся, то ли от боли, то ли от злости. Это потом я узнала, что после фразы батюшки «… жена да убоится мужа своего…», если невеста успеет наступить жениху на ногу, то быть ей, так сказать, «у руля» в семейной жизни и командовать мужем, пока смерть не разлучит их. Были еще несколько «религиозно-традиционных» обрядов: пройти три раза вокруг стола под «рисовым дождем», поцеловать крестом в четырех местах библию, поменять и не запутаться кумбáросом (свидетелем), с дюжину раз, над нашими головами венки, связанные лентой, и испить из серебряного кубка сладкого Кагора, под названием Мавродáфни. Когда все традиции были исполнены, а приметы соблюдены, пришло время заключительной части. Уставшие жених с невестой, счастливые родители и свидетель выстраивались в ряд у выхода из церкви, а гости в огромную очередь. Каждый проходил мимо виновников торжества, желал счастья молодым, пожимал руку и целовал в обе щеки. Мы улыбались и повторяли двести раз слово «эфхаристо́" (спасибо – пер. с греч. (прим. авт.)), пока не закончилась вся процессия. Иногда я приближалась к обмороку, но приходила в себя от еще одной традиции, прерывающей пожелания и поцелуи: особо близкие родственники и друзья прикрепляли на нашу одежду самодельные броши с золотой английской лирой, красиво обвязанной крючком в виде цветка, или просто бумажные купюры, проколотые тонкой булавкой. Прекрасная награда за проявленное стойкости и терпения в течение двух часов стояния на свадебном алтаре! Дальше все было как у людей, просто и понятно. Банкетный зал, еда, вино, танцы. Разница заключалась лишь в отсутствии тамады, но греки в нём и не нуждались. При первых звуках бузуки, все, как гуси за волшебной дудочкой Нильса, стали вставать из-за столов и выстраиваться в линию. Положив руки друг другу на плечи, они образовывали в центре зала одну сплошную линию. Очень быстро линия превращалась в круг, который все увеличивался от присоединяющихся в него людей. В какой-то момент круг обрывался и стал создавать вокруг себя второй, закручиваясь внутрь, а другой конец, соответственно, наружу, превращаясь в разноцветную улитку. Улитка увеличивалась, вдыхала и выдыхала, когда ее десятки ног поднимались на цыпочки и приседали; она проживала несколько жизней, переходя из одного ритма в другой, ускоряя свой танец. А потом растворилась внезапно, как и возникла, и ее части разбежались по столам. Заиграла совсем другая музыка, в которой медленно, но ритмично солировали бузуки. Мой свекор Александрос вышел в центр зала и начал не спеша раскачиваться в такт музыки, раскинув руки в стороны, и прищелкивая пальцами. В один миг, вокруг него создалось кольцо из десятка человек, которые присели на одно колено и стали хлопать ему в такт. Один из гостей взял откуда-то пачку салфеток и стал высоко подбрасывать их, по нескольку штук, над головой танцора. Салфетки подлетали и распадались в разные стороны, создавая иллюзию огромных хлопьев снега. Одновременно, в других частях зала, происходило то же самое. Где-то мужчина, а где-то женщина танцевали свои одиночные танцы под салфеточным снегом, под ритмичные хлопанья, присевших на одно колено зрителей. Этот странный танец, называющийся Зейбе́кико, полностью построен на интерпретации исполняющего и пользуется у греков особой любовью и уважением. Волшебные хороводы Сиртаки и чувственный Зейбе́кико прервались знакомыми нотами… «Катюши». Музыканты, видимо решившие впечатлить иностранных гостей, с радостными лицами и с уверенным чувством знания дела, заиграли российский фольклор. Оставшись одни на танц поле, под сотнями пар любопытных глаз, нам ничего не оставалось, как пуститься в пляс, дабы показать, что тоже не лыком шиты. За «Катюшей» пошла «Калинка-Малинка», а за ней и «Очи черные». Струны греческого бузуки напоминали нашу балалайку, а количество выпитого вина все больше стирало границы между такими разными народами. В общем, как нам казалось, мы танцевали от души. В какой-то момент, свёкор снял свои туфли и, заткнув их за пояс, присоединился к нам. Гостям понравился эдакий невиданный жест, и решив, что это у славян такая традиция, последовали его примеру, бойко постукивая пятками по полу. Домой мы все вернулись раскрасневшиеся, уставшие и счастливые и без задних ног завалились спать. Так закончилась моя большая греческая свадьба.

…И создал Бог женщину… И нет покоя ни мужчинам, ни Богу…

Началась зима.

В понимании любого европейца эта фраза подразумевает собой холодное и серое время года, которое наступает после дождливой желто-коричневой осени и уходит с приходом теплой весны. В Греции все не так. Когда заканчивается летний сезон, начинается сезон зимний. Промежуток между ними такой плавный, что переход почти не ощутим. Каждый день шкала термометра неохотно опускается на пару градусов, но потом упрямо возвращается вверх.

Где-то в середине октября закрываются прибрежные отели, затихают шумные бары, складываются в разноцветные пики зонтики, убираются лежанки, пустеет пляж, грустнеет море. Работники и персонал разъезжаются по своим домам в большие города, и начинается период зимней спячки. После сезонной работы, длившейся шесть месяцев без выходных, бесконечного обслуживания туристов, хочется залечь в берлогу. Мы соскучились по тишине и лени. Предусмотрительное греческое правительство, в свое время, очень поспособствовало развитию этой лени, и на сезон «безрыбья» решило выдавать работникам отельного бизнеса неплохое государственное пособие, предоставляя возможность отдохнуть и набраться новых сил. И вот уже несколько десятков лет более половины населения греков, посвятившая свою жизнь работе в туризме, так и живёт, трудясь с мая по октябрь, а потом, всю зиму отдыхают.