Татьяна Пулас - Любить по-гречески. К Богам за пазуху…

«Если тебе кажется, что путешествовать опасно, попробуй рутину – она смертельна»

Пауло Коэльо.

В первую зиму нашего безделья у меня появилось непривычно много времени. Если шесть месяцев работы в отеле с туристами пролетели на одном дыхании, то зима оказалась бесконечной. На дворе стоял конец ноября, а мне уже хотелось чем-то себя занять. Каждый день у меня было только и забот, что позавтракав и выпив кофе, бежать на очередную прогулку по Салоникам, а после обеда изучать греческий язык.

В доме ко мне все относились, как к усыновленному ребенку, а не как к невестке. Меня кормили и поили до отвала, не давали ничего делать по дому, и постоянно интересовались, хорошо ли мне здесь и не надо ли чего. Сначала я пыталась готовить. Но гигантская кастрюля с дымящимся борщом меркла на фоне национального шедевра «мусакá», приготовленного из запеченных баклажанов, картофеля и фарша, залитых соусом бешамель с тертым сыром. Поэтому я отложила затею стряпни до времен, когда сама начну выдавать местные шедевры. Стирку и уборку мне приходилось делать втихаря, в противном случае у меня из рук отбирался весь инвентарь. Так что временами мне становилось скучно. Свекор, которого я звала баба́с (папа – пер. с греч. (прим. авт.)), меня взялся обшивать, поскольку был портным. Его крохотное ателье располагалось прямо над головой такой же крохотной парикмахерской, где трудилась его жена. Мама́ Анастасия, не отставала от своего мужа, поэтому без конца меня стригла и меняла прически. Думаю, что если бы у них в руках оказалось опахало, они бы помахивали им надо мной, на случай, если мне, вдруг, станет жарко.

Однажды я почувствовала, что соскучилась по дому (я еще несколько лет, по привычке, Россию называла домом). И вот, за утренним кофе, как бы рассуждая вслух, я издалека завела разговор на тему поездки. Через несколько минут я поняла, что говорю одна, и даже сама себе отвечаю на вопросы. Не то чтобы такое со мной случилось впервые, но здесь я слегка напряглась. Что могло означать молчание мужа и отсутствие всякой реакции? Может он против и ждет пока я закончу свой философский монолог, чтобы ответить одним резким «о́хи» (нет – пер. с греч. (прим. авт.))? Он ведь муж и наверно имеет право, кто их знает, как тут заведено? Вихри мыслей пролетели в моей голове, и я начала готовить убедительную оборону из аргументов на трех языках.

– Моро́ му, (малыш – пер. с греч. (прим. авт.)), – так мы друг друга называли, – ты меня вообще слышишь? – обратилась я к Яннису, стараясь придать как можно больше серьезности своему голосу.

Он посмотрел на меня бездонными глазами, как-то по-отцовски, улыбнулся и сказал:

– Ну конечно слышу, моро́ му. И я не против.

И все, больше ничего. Надо было мне так распинаться!

Вообще, я в последнее время начала замечать странную черту характера своего мужа. Дело в том, что он оказался ужасным молчуном. Порой складывалось впечатление, что его нет в комнате, хотя он на самом деле там был. Причем меня все чаще одолевал навязчивый вопрос: интересно, он всегда был таким или со мной замолчал, понимая, что переговорить меня задача будет не из легких? Не могла же я на протяжении десяти месяцев не замечать, что всегда разговариваю одна, а он только слушает. А слушал ли вообще?

Мне бы обрадоваться да побежать собирать вещи, искать билеты да оформлять визу мужу. Нет, я конечно именно так и сделала, предварительно, в знак благодарности, поцеловав моего милого молчуна. Только в тот момент, впервые, в моей голове поселился маленький червячок. Червячок начал философствовать на тему того, что́ в отношениях есть хорошо, а что не очень, и стоит ли бить тревогу. «Мы никогда особо ничего не обсуждали. Это факт», – думала я, «но и жили-то мы вместе всего ничего, меньше года! Работали много, времени на болтовню не хватало. Скорей всего, мне просто крупно повезло с мужем», – мысленно объяснила я мозговому червячку и приказала замолчать. Но он не унимался. «А как ты думаешь, зачем вообще ты ему, малолетка русская сдалась?» «Как зачем? Влюбился без памяти!», – ответила я мозговому червячку. «Ну да, за две недели, четыре года назад в шестнадцатилетнюю туристку? А потом полетел за тридевять земель, чтоб сделать предложение руки и сердца! Что, правда-правда ничего не смущает?» «А что здесь может смущать?», – парировала я, «в книгах и фильмах такое бывает, а они часто основываются на чем? Правильно, на жизни! И вообще, хватит копаться в моих мозгах! Мне просто счастье привалило, вот и все! Может я в прошлой жизни что-то очень хорошее сделала! Так что сиди там молча раз поселился, а мне еще о подарках думать надо!»

Вечером о наших планах узнали свекор со свекровью. Ни за что не угадаете, какова была их реакция! Мама Анастасия взяла стремянку, приставила ее к шифоньеру, ловко, как девочка, забралась на последнюю ступеньку и начала раскрывать антресоли, доставая от туда какие-то вещи, упакованные в полиэтиленовые пакеты. На многих из них висели этикетки.

– Это подарки. Это маме, это папе, сестре, бабушкам…, – говорила она, свисая из-под потолка.

Это было нереально!

– Откуда это все взялось??? – спросила я Янниса, глядя на падающие с верхних полок запечатанные пакеты.

Зрелище походило на кадры из какого-нибудь новогоднего мультика. Я стояла с широко раскрытыми глазами под дождем из подарков.

– Мама когда-то открыла магазин одежды, но как-то не пошло. Кое-что из вещей осталось, – объяснил супруг.

Объяснение меня устроило, хотя червячок в голове было открыл рот. «Не вздумай!», – мысленно приказала ему я, – «ничего здесь странного!»

И побежала в свою комнату готовить чемодан.

Я решила сделать сюрприз родным и никому не сообщила о моем приезде. Кроме папы, который должен был встретить нас в аэропорту. Поездка планировалась аккурат под Новый Год, и расчитывать на такси было делом рискованным.

В Москве была ужасная погода, вьюга с минусовой температурой. Пересадка на Ульяновск, казалось, длилась вечно. Мы сидели в самолете и ждали. Я поглядывала на часы, а Яннис уткнулся в окно.

– Может погода нелетная? – произнес он свою первую фразу за весь полет от Салоников до Москвы.

Я почувствовала легкую дрожь в его голосе и тут же поспешила к стюардессе узнать, почему не взлетаем.

– Обледенели крылья, ждем машину с противообледенительной жидкостью. – отрапортовала стюардесса.

Без всякой задней мысли, я быстро перевела своему иностранному супругу, в чем проблема задержки, и тут же пожалела о своей поспешности. В его глазах появился ужас, и полная готовность сорваться с места и выпрыгнуть из самолета. Тогда я сделала самое спокойное и даже безразличное лицо, на которое только была способна, и сказала: