Джоэль Эллисон - Долгая ночь в Электрическом городе

– Но все тела были искалеченны, лицо Девон как будто сожгли кислотой, такое мог сотворить исключительно псих.

– Ха, значит под подозрением весь город.

– Думаете стоит объявить Розмари в розыск?

– Держись подальше от полиции – бескомпромисным тоном ответила Доминика – тебя же первую объявят виноватой, не посмотрят на твой вид девочки-одуванчика.

– Это точно – ответила Индия – полиция не станет разбираться, чем больше подозрительных лиц они поймают, тем будет лучше для отчетности.

– Что тогда делать?

– Ждать, может Розмари еще появится.

Такой ответ не слишком успокоил Мэлоди, она в нерешительности кусала губы.

– Даже не думай – увещевала ее Доминика – мы не будем выкупать тебя из- за решетки.

Эта ободряющая фраза все-таки заставила Мэлоди вступить на путь ожидания. И правильно, ведь, по-моему, ожидать стоило худшего, по крайней мере этот город пока не давал мне причин убедиться в обратном. Я закончил с кофе и стал бездумно размешивать ложкой муть в стакане. «Загадочные исчезновения и убийства, и никаких путей покинуть город – прекрасное начало для нового старта».

К вечеру мы встретились с Геллертом и пошли на заявленную вечеринку.

– Особо не обольщайся – предупредил он – за Центром все гораздо темнее, в прямом смысле.

Свернув с площади, мы направились по дороге, ведущей от скейтпарка к темным очертаниям трех высоких зданий. Доминика предупредила, что опоздает, так что мы двинули без нее. Я плелся в меланхоличном настроении, а вот ребята наоборот предвкушали веселый вечер. Они даже принарядились в какие-то самодельные костюмы, которыми их снабжала Мэлоди. На Индии было плохо скроенное кожаное кимоно с воротником под мех кролика, Геллерт красовался в изъеденном дыроколом жилете с цветочной подкладкой, так что узор проглядывал через дырки, а сама кутюрье оделась во что-то вроде перевернутых на манер рубашки джинс.

«Слава Богу, это никогда не войдет в моду» – подумал я.

Казалось, первый выход за пределы Центра должен был меня впечатлить, но окружающий пейзаж больше угнетал, в полной мере оправдывая убогость периферии. По дороге тянулись неприветливые участки, огороженные металлическим сетчатым забором, за ними скрывались заброшенные автомастерские. Во дворах валялись ни на что негодные запчасти и изрезанные шины, а возле проржавевших трейлеров хаотично лежало всякое барахло: старые бачки от унитазов, поломанные куклы барби, жестянки из-под супа, сигаретные пачки и телефонные трубки без проводов. Из одного такого трейлера невидимой тенью выплыл дряхлый мужик со склоченной седой бородой, сверкнув в темноте безумными глазами, при виде нас, он убежал в кусты. Пустующие участки были превращены в свалки мусора, от них на весь квартал разило ужасным запахом разложения. Редко где на пути нам встретился рабочий фонарь, почти все были разбиты и исписаны, хотя выглядели еще новыми, одним словом, тягостное впечатление производило это место, как будто из него высосали всю жизнь и, если бы не доносившийся издалека грохот хэви-металла, можно было бы принять его за пустыню мертвых.

Обойдя несколько пыльных пустых магазинов с разбитыми стеклами, мы свернули в неосвещенный двор и достали фонари. Отодвинув доски из кучи хлама, Геллерт постучал в спрятанную за ними металлическую дверь. Открыв прорезь на уровне глаз, щеколда отодвинулась, туда продемонстрировал свое лицо Геллерт. Щеколда тут же закрылась, заскрипел замок, тяжелая дверь с невыносимым протяжным скрипом отворилась внутрь черной дыры, оттуда поянуло сыростью и чем-то химическим.

«Прямо как в кино» – замечтался я, в предвкушении шагая в темноту.

По узким катакомбам, высвечивая путь фонариками, мы осторожно спустились вниз. Стены были исписаны выцветшими граффити, поверх рисунков тянулись ржавые трубы с вентилями, из которых шипела и клокотала вода. Кроме плеска капель и стука наших шагов, из темноты иногда доносило хаотичный визгливый крик, от этого мне казалось, что мы спускаемся в нацистскую пыточную для допроса. К концу пути каменные ступени развалились, пришлось опереться о шершавую и склизкую стену, чтобы не упасть. Геллерт, шедший впереди всех, нес в руках большую флуоресцентную лампу, на которую слетались бестелесные мотыльки – единственные прекрасные здесь замеченные создания ночи. Наконец, по стенам, словно рев троллей, стал прорываться звук демонического техно. Индия, заслышав его, посмотрела на меня и азартно улыбнулась. Мы вступили в самое пекло вечеринки, но из-за плотно висящего в воздухе дыма ничего не могли разглядеть, один свет стробоскопа вырывал из дыма конечности, которые то замирали, то ускорялись, схваченные световой судорогой.

Мэлоди, ухватив меня за руку, повела нас в глубину зала, дым плотной стеной замкнулся за спинами. Какой-то парень протянул нам по больничной плошке синей жидкости, на дне которой плавало несколько таблеток. Мэлоди ловким движением закинула их в рот и улыбнулась мне, приглашая сделать то же самое. Я колебался, гадая, какой эффект может оказать это снадобье, но вспомнив свисающую из-под простыни руку и пустую склянку на дне мусорной корзины, решил избавиться от обоих воспоминаний – пстой стаканчик вернулся на поднос.

Гости вечеринки опирались о стены, лежали на полу, сидели в позе лотоса, стояли пошатываясь, и все явно ловили приход. Некоторые вдыхали голубой дым из прозрачных полых трубок, этот дым и висел в воздухе, отделяя зазеркалье от реальности. Доминика объяснила мне, что это один из самых дорогих наркотиков в городе – нумизмат, стоит одну монету мелкого наименования. Монеты потом сбывали азиатской мафии, которой было запрещено появляться на территории Центра, а именно в Центре и по заброшенным территориям к северу от него было богатое месторождение: форинты, центы, франки, кроны, медяки, не представляющие больше денежной ценности. От их стоимости остался лишь металл, его мафия собирала, сортировала и переплавляла для собственных нужд. Естественно, с годами запасы обнищавшей экономики начали истощаться, монеты находились с трудом, добычу начали перепродавать на черном рынке в три раза дороже. Охотники за металлами, наркоманы и просто безработные рыскали по городу с металлоискателями собственной сборки в надежде найти одинокий дублон и жить на него целый месяц. Это было сродни второму пришествию Золотой Лихорадки, существовали целые группировки Сталкеров, которые не искали монеты сами, а выслеживали охотников и жестоко отбирали у тех добычу. Ради безопасности охотникам тоже пришлось объединиться в группы, и когда банды сталкивались, конфликт никогда не заканчивался миром – дележ переходил в поножовщину. Сама по себе бедность не порок, но ее редко посещает добродетель, и в большинстве случаев, дармовая выручка обходится беднякам за чужой счет.