Елена Свиридова - Легенда Арагона

Свои шутки Рафаэль Эрнесто никогда не повторял, всякий раз придумывая на радость зрителям новые восклицания, которые неизменно встречали с бурным восторгом и хохотом. Он не боялся прослыть шутом, потому что знал об истинном отношении к нему людей. Рафаэль Эрнесто, как и его отец, искренне любил их, и люди платили ему такой же горячей любовью.

После очередного турнира то здесь, то там можно было услышать, как кто-нибудь из воинов рассказывал приятелям-мастеровым:

– Сеньор Рафаэль Эрнесто упал с коня, да так, что как-то через голову перевернулся, нарочно, что ли, я не понял, а потом давай кувыркаться ещё и ещё. Встал, огляделся и говорит, глядя на Диего, который его сбил: «Что происходит? Зачем здесь этот конный рыцарь? У нас же состязание по кувыркам!» А потом – хитрый какой! – поднимает с земли своё копьё, вскакивает в седло и кричит Диего: «Давай заново!» И так уже ловко сбрасывает Диего, а когда тот отряхивается от пыли, кричит ему: «Эй, приятель, а ведь я кувыркаюсь лучше!» Что за человек наш молодой сеньор! Ей-богу, жизнь за него отдать не жалко…

Пришло время, и уже никто не мог выбить Рафаэля Эрнесто из седла. Ему даже наскучили турниры, и его ратные забавы заключались теперь в скачках, метании копья в деревянные диски, служившие мишенью, и тренировках с неизменной Коладой, – так Рафаэль Эрнесто называл меч, подаренный ему отцом. А предметом его шуток стали влюблённые в него девушки.

Как-то раз молодой граф появился во дворе замка, где в это время сновали занятые уборкой служанки. Понаблюдав за ними, он подошёл к группе воинов, стоявших у ворот, подмигнул им, потом лёг на большое бревно у стены, как на собственную постель, закинул ногу на ногу и начал спектакль.

Вокруг умолкли, девушки замедлили беготню. Делая вид, что заняты работой, они с замиранием сердца навострили ушки.

– Ах, это ты, Мария! – воскликнул Рафаэль Эрнесто, беря невидимую собеседницу за руку. – Ты говоришь, что безумно любишь меня? Ах, боже мой! Взять тебя в жёны? Гм… Но Мария! Ты всякий раз к обеду кладёшь мне в тарелку с похлёбкой так много зелени, что если я женюсь на тебе, то, боюсь – позеленею…

Ага! А это, кажется, Лусия? И ты тоже влюблена в меня по уши? Как не хочется огорчать тебя, дорогая, но, видишь ли, в чём дело: я хочу иметь не меньше десяти детей. Да, да!.. Что же ты так побледнела? Куда ты, Лусия?.. Гляди-ка, сама убежала… Ну, кто там следующий?

О, Росита! Мой благоуханный и пышный цветок!.. Пожалуй, слишком пышный… Милая Росита, ты тяжелее моей Колады, я просто не в силах буду тебя поднять, чтобы уложить на брачное ложе, обрати свои томные взоры на других, более достойных юношей…

А чья там тень промелькнула? Бог мой! Это была Маура! Красавица Маура! Она пробежала мимо и даже не задержалась возле меня! – и вдруг Рафаэль Эрнесто вскочил со своей «постели», в страхе поймал им же самим подброшенный вверх меч и закатил глаза: – Карлос бросил мне вызов! Как я осмелился произнести имя его невесты! Но ведь все знают, что Маура предана только ему…

Ах, зачем я вспомнил о той, которая совсем меня не любит! Теперь я должен идти на поединок. Колада! Моя Колада! Где ты? – нащупав у себя на поясе один лишь клинок, Рафаэль Эрнесто подбежал к одному из воинов и выхватил меч. Вдруг перед ним появился улыбающийся Карлос. Молодой воин вступил в игру, и начался поединок, в котором ни одна из сторон никак не могла одержать верх. Наконец, Рафаэлю Эрнесто это надоело, и он разочарованно сказал:

– Как хочешь, приятель, а я не могу драться, когда ты улыбаешься. Забирай свою невесту, вон как испуганно смотрит, будто я и впрямь тебе враг. Дайте ей волю – глаза мне выцарапает.

Маура, действительно, с тревогой наблюдавшая за шутливым поединком, покраснела и, спрятав красивое лицо под кружевной шалью, убежала.

Маура, как и многие дети, росла шалуньей. Но из детских лет ей запомнилась всего одна шалость, которая вызвала гнев у обожаемого ею сеньора графа. С тех пор она научилась недетской способности думать, прежде чем что-либо сделать. Рассудительность и обдуманность поступков стали чертой характера маленькой мавританки.

Как-то дети решили поиграть в комнате Карлы, горничной Алетеи Долорес. Из всей мебели были только кровать, стол и два больших шкафа. Вот эти-то шкафы и облюбовала Маура, а вместе с нею графиня и её брат: дети хотели лучше спрятаться, чтобы Карла, которая звала обедать, подольше не могла их найти.

Каково же было удивление ребят, когда они, щёлкнув ключом, обнаружили, что один из шкафов – вовсе не настоящий шкаф, а ловко замаскированная дверь в маленькую тёмную комнату без окон.

В полной темноте они нащупали стоявший в углу массивный стул, такой большой, что все трое забрались на него и начали обрадованно перешёптываться, строя предположения, где и как их станет искать Карла, как она будет сердиться, а они попросят у неё прощения и съедят всё, что она подаст им на обед.

– А я поцелую Карлу, – сказала Алетея Долорес, – и скажу, что мы больше не будем так озорничать.

– А если будем? – спросил её Рафаэль Эрнесто.

– Нет, – твёрдо ответила Алетея Долорес, – когда даёшь обещание, нужно его выполнять. Мы и так нехорошо делаем, что заставляем добрую Карлу бегать по этажам замка и заглядывать во все комнаты. Давайте поклянёмся, что прячемся в последний раз.

Рафаэль Эрнесто и Маура нехотя согласились, и все трое примолкли…

Первым уснул рано поднявшийся и уже набегавшийся с утра Рафаэль Эрнесто, потом Алетея Долорес положила головку на колени Мауры.

Маура ещё какое-то время прислушивалась, не идёт ли кто-нибудь, но всё было тихо, очень тихо, и она, откинув голову на спинку стула, крепко уснула.

Сколько времени они проспали, дети не знали. Рафаэль Эрнесто завозился на месте, спрыгнул на пол и недовольно сказал:

– Я хочу есть. Мне здесь надоело.

– А Карла нас так и не нашла, – разочарованно протянула Маура.

– Тогда давайте сами найдёмся, – предложила Алетея Долорес.

Они выбрались из «шкафа» и остановились в растерянности: комната горничной, недавно ещё залитая солнечным светом, была погружена в кромешную тьму. Дети ощупью нашли дверь и, притихшие, чувствующие, что их озорство зашло слишком далеко, не сговариваясь, отправились по гулкому коридору, освещённому факелами, в комнату дона Эрнесто.

Однако комната графа была пуста, как и другие помещения, в которые они заглянули… Обитатели замка куда-то пропали, даже padre Алонсо покинул свою келью.

Зато с улицы доносились крики, по всему двору метались зажжённые факелы.

– Наверно, вернулся с войны дядюшка Себастьян, – радостно предположил Рафаэль Эрнесто.

– Не-ет, – в раздумье протянула Алетея Долорес, – когда уезжают на войну, то так скоро не возвращаются. Дон Себастьян уехал совсем недавно… Неужели пришла весть, что его убили?!