Елена Свиридова - Легенда Арагона

– Смотрите, смотрите! – крикнула в это время Маура, до половины высунувшись в окно. – Факелы даже за мостом, по берегу рва!

– Они там! – донёсся снизу чей-то крик. – Дон Эрнесто! Дети в окне Вашей комнаты!

Маура отпрянула от подоконника. Дети, побледнев, уставились друг на друга.

– Ищут… нас… – пробормотал Рафаэль Эрнесто…

– Кто?! Кто придумал?! – граф задыхался от ярости. Таким Маура ещё никогда не видела этого большого доброго сеньора, и когда он посмотрел ей в лицо круглыми от бешенства глазами, девочка, как завороженная, медленно шагнула вперёд и сказала:

– Это я… Я придумала.

– Ты?! – дон Эрнесто схватил её за шиворот и поднял к самому своему лицу.

Маура близко увидела, как затряслись его губы и наполнились слезами глаза.

– Мы тоже! Мы тоже! – закричали в один голос Алетея Долорес и Рафаэль Эрнесто и заплакали. – Мы все вместе придумали, мы тоже виноваты…

Граф отпустил Мауру, почти бросил её на пол и, сильно сутулясь, вышел из комнаты, хлопнув дверью…

Наутро Алетея Долорес и Рафаэль Эрнесто попросили у отца прощения и за себя и за Мауру, и пообещали, что такого больше не повторится. Сама же Маура почему-то так и не решилась подойти к дону Эрнесто. Она притихла и надолго ушла к мастерицам, которые учили её вышивать.

Когда же пришло время занятий грамотой у padre Алонсо, и Маура изредка встречала в коридорах замка высокую фигуру графа, ей хотелось убежать и спрятаться, но она останавливалась и смотрела в его лицо с мольбой, всем своим видом говоря: «Простите меня, сеньор!»

Но он проходил мимо, даже не взглянув на неё, и ещё долго после этого случая дон Эрнесто был внешне холоден и к своим детям, и к Мауре.

А она каждый вечер горько плакала, сжимая спрятанный под подушкой ключ от комнаты-«шкафа». Ключ случайно остался в её кармане, и Маура не знала, что с ним делать.

Как-то раз, когда мама Роса, весь вечер утешавшая её, наконец, уснула, Маура встала и подошла к склеенной фарфоровой девочке. Осторожно взяв со стола нож, она отковырнула кусочек и опустила ключ внутрь статуэтки. Осталось только приклеить осколок на место.

Но просить склеивающий состав у гончаров она не решилась бы. Маура обвела глазами тёмную комнату. Ну, конечно! Как она раньше не догадалась!

В углу возле печи лежит глина. Недавно у них починяли печь, и эту глину мама Роса до сих пор не вынесла из комнаты. Маура, наблюдавшая за работой печника, знала, что глина может крепко соединить даже большие камни, не говоря уже о маленьком кусочке.

Бесшумной тенью девочка скользнула к печи, взяла сырой комок и, размяв его в руках, исправила статуэтку, даже тщательно вытерла с неё полой платьица грязные следы от своих пальчиков.

Если бы Мауру спросили, зачем она всё это делает, она вряд ли смогла объяснить.

Спрятав ключ в надёжном месте, девочка успокоилась, легла в постель и, глядя в дощатый потолок, дала себе клятву больше никогда-никогда не сердить дона Эрнесто и вообще стать послушной, такой, например, как сеньорита Алетея Долорес…

Уже год Маура считалась невестой Карлоса. Они были красивой парой: стройный юноша, один из лучших воинов, и черноглазая горничная-мавританка с милым смуглым личиком.

Хотя Маура жила теперь в замке, в той самой злополучной комнате, заняв место Карлы, она почти каждый вечер приходила навестить маму Росу и Карлоса.

Роса бережно хранила когда-то разбитую, но тщательно склеенную фарфоровую куклу, которая так напоминала ей маленькую Мауриту. Кукла всегда стояла на столе. Вместе с нею Роса садилась обедать, ей говорила ласковые слова перед тем, как уснуть.

Когда она брала статуэтку в руки, внутри что-то легонько позванивало, должно быть, остался какой-нибудь камешек или осколок. Этот звон был приятен Росе – будто фарфоровая девочка разговаривала с нею, а когда вечером приходила настоящая Маура, оживленная, румяная и весёлая, Роса не знала, куда себя деть от радости.

Старшая прачка гордилась девушкой, как родной дочерью, и, к слову сказать, гордилась не зря. Непоседливая и работящая, Маура прекрасно справлялась со своими обязанностями.

Она была не только горничной Алетеи Долорес, но и единственной её подругой. Сеньорита могла положиться на свою мавританку, как на саму себя, – та не только умела хранить тайны, но и обожала юную графиню, боясь причинить ей зло даже в помыслах.

Поужинав с Росой, Маура и Карлос шли гулять и бродили до глубокой ночи. Иногда Карлос заводил речь о том, что они могли бы пожениться. Однако Маура, как всегда, была настроена решительно против.

Юноша не понимал причины её отказа.

– Ты думаешь, что ещё слишком молода? – спрашивал он. – Но ведь в деревне есть девушки, которые вышли замуж в двенадцать лет, а тебе скоро шестнадцать! Вот отправят меня на войну, и поминай, как звали… А может, ты меня вовсе и не любишь?

В ответ Маура обвивала руками его шею, наклоняла к себе высокого воина и, горячо поцеловав в губы, шептала:

– Люблю! Ещё как люблю!.. Но зачем обязательно жениться? Появятся дети, я только и буду делать, что ухаживать за ними, некогда будет даже с сеньоритой поболтать.

– Так ты не хочешь потерять место горничной?

– Какой глупый! – сердилась Маура и даже отталкивала Карлоса. – Разве в этом дело?.. После «Арагонского леса» я начала вышивать другой большой ковёр… Недавно прочитала о Персии. Там такие красивые города из белого камня, огромные мечети, сплошь покрытые каменными кружевами!.. Ну и… всякие заморские звери, каких у нас здесь не бывает…

– Всё от этих книг! – ворчал Карлос. – Зачем было учить тебя грамоте? Все девушки думают о женихах да о свадьбе, а ты – о заморских зверях…

– А мне приятно, что мастеровые прямо толпой идут в ткацкую, где висят мои работы. Где бы ещё они повидали всех этих птиц и зверюшек, которые у нас не водятся? Я их сделала очень похожими. А ты знаешь, Карлос, как высоко ценит мои вышивки сам дон Эрнесто! – с гордостью говорила Маура. – Он даже заказал мне орнамент для обрамления портрета сеньоры Эсперансы. Я вчера только закончила, а сегодня уже видела свою работу в Красном зале. Знаешь, Карлос, и правда, хорошо получилось… А после персидского города вышью молодому сеньору портрет Сида Кампеадора. Он не просил, но я знаю – будет очень рад, он такой хороший, добрый…

– Что-то ты расхваливаешь дона Рафаэля Эрнесто, – хмурился Карлос. – Нравится?

– А кому он может не нравиться? – поддразнивала Маура. – Разве только злобному горшечнику Муньо. Ну, будет тебе дуться, Карлос, ты же знаешь…

– Да, я знаю, знаю… – теперь уже он начинал целовать её, пьянея и говоря что-то бессмысленное…

Устав от упрёков и расспросов Карлоса, Маура, в конце концов, сказала ему прямо: