Елена Свиридова - Легенда Арагона

Дон Эрнесто замер, как заворожённый, и не знал, что сказать, когда мальчик подошёл. Однако тот заговорил первым.

– Сеньор, это правда, что Вы – мой отец?

Сейчас лицо сына было хорошо освещено факелом, и граф увидел, что у ребёнка ярко-синие глаза, совсем как у Эсперансы…

А Рафаэль Эрнесто, в свою очередь, внимательно разглядывал прибывшего сеньора, о котором дон Себастьян недавно с радостью сказал ему: «Приехал твой отец, Рафаэлито!» От взора мальчика не ускользнули ни кольчуга, надетая поверх рубашки из плотной ткани, ни меч в ножнах, прикреплённых ремнём к поясу, ни стоящие у стены длинное копьё и большой щит, каким можно было бы прикрыться взрослому рыцарю с головы до ног, ни шлем с забралом, который сеньор держал в руке и на металле которого поблёскивали отсветы пламени. И Рафаэль Эрнесто, не обратив внимания на то, что ему не ответили, удовлетворённо сказал:

– Если Вы, и правда, мой отец, то для рыцаря выглядите совсем не плохо. Вы мне нравитесь.

Граф растерянно обернулся к Тобеньясу. Тот незаметно толкнул его в бок, мол, не тушуйтесь, сеньор, то ли ещё услышите!

– Спасибо, Рафаэлито, – наконец, обрёл дар речи дон Эрнесто.

– Сеньор, я бы предпочёл, чтобы Вы называли меня полным именем. Это дядюшке Себасу простительно говорить «Рафаэлито», – он даже иронично скривил губы, – а вообще я Рафаэль Эрнесто. Надеюсь, Вы это знаете?

– О да, Рафаэль Эрнесто! – сказал граф. Он уже пришёл в себя и впервые подумал, что дети – это те же люди, только маленькие, каждый со своим характером и образом мыслей.

– Но, в таком случае, и у меня к Вам, мой друг, есть просьба.

– Да? Какая же? – удивлённо поднял брови мальчик. Ему понравилось, что к нему обращаются, как к взрослому. Он сразу почувствовал расположение к этому незнакомому человеку.

– Не говорите мне «сеньор», ведь я – Ваш отец.

– Как пожелаете! – белозубая улыбка осветила смуглое лицо Рафаэля Эрнесто.

– Обнимитесь же! – не выдержал и почти взмолился Тобеньяс. – Разве так встречаются отец и сын?!

Граф опустился на одно колено и, положив на землю шлем, протянул к сыну обе руки. Тот вдруг засмеялся и, бросившись в его объятия, крепко обвил ручонками шею.

Тобеньяс и все, кто видел эту трогательную сцену, начали утирать слёзы. А Рафаэль Эрнесто тихо спросил:

– Отец, Вы больше не уедете?

– Нет, сынок, я не уеду.

Мальчик вдруг отстранился от него, как будто о чём-то вспомнил, и сказал:

– Отец, позвольте мне сбегать позвать Лету.

– Лету? – не поняв, переспросил граф.

– Сеньор, Рафаэлито так называет свою сестру, Вашу дочь, Алетею Долорес, – пояснил Тобеньяс.

– Разве она не знает?.. – озадаченно посмотрел на друга Ла Роса.

– Наверное, ей уже сказали, – откликнулся Рафаэль Эрнесто. – Дон Себастьян сообщил бабушке Хулии, я слышал, а она сказала, что скажет Лете после вечерней молитвы…

– Да вон они, Рафаэлито, – прервал его вдруг дон Себастьян, указывая куда-то в толпу слуг и мастеровых.

В первую минуту граф де Ла Роса никого не увидел. Но вот люди расступились и пропустили пожилую женщину, которая вела за руку девочку с непокрытыми, очень светлыми волосами…

Женщина эта, Хулия Дельгадо, была матерью Эсперансы. Её отец, дед Эсперансы, был мелким рыцарем, идальго, вконец обедневшим. После его гибели на войне немногочисленная семья перешла в крестьянское сословие.

Хулия овдовела очень рано, когда Эсперанса была ещё совсем мала. Но это была сильная и мужественная женщина. Она сама содержала своё довольно большое хозяйство, подаренное её матери одним из ныне покойных графов де Ла Роса, сама запрягала в железный плуг коня и вспахивала участок графского поля, а затем собственный надел. Подросшая Эсперанса помогала матери ухаживать за коровой, овцами и свиньями.

Когда дочь вышла замуж за дона Эрнесто де Ла Роса, Хулия отказалась перейти жить в замок, хотя с радостью навещала молодых, принося с собой полные корзины гостинцев – сладости и печенье.

Болезнь и внезапная смерть дочери подкосили Хулию физически, она стала ходить с трудом, но сила духа её была велика. Она пошла к своему двоюродному брату Хуану Вивесу и сказала, что хочет отдать свой дом и надел его старшему сыну Хосе, который уже был женат и имел пятилетнего малыша, тоже Хосе. Хуан спросил, как она будет жить без своего хозяйства? Хулия ответила, что собирается поселиться в замке рядом с внуками и жить там до самой своей смерти, даже если ей придётся стать служанкой в доме богатого зятя. Брат начал было её отговаривать, но Хулия была непреклонна и заявила, что если Хуан не возьмёт её надел, она отдаст его кому-нибудь другому; и тот согласился.

Дон Эрнесто, оглушённый горем, был равнодушен к происходящему вокруг. Он не помнил, как дал согласие на то, чтобы Хулия Дельгадо ухаживала за его детьми, он даже редко узнавал её при встречах, как, впрочем, не узнавал и других, кроме Тобеньяса.

После отъезда графа Хулия взяла в свои руки управление всем большим хозяйством Ла Роса, и дон Себастьян позволил ей сделать это. Он видел, что властная женщина никогда не станет высокомерной и жестокой: вершина власти не испортит её серьёзной, скромной и деловой натуры. И он не ошибся. Она даже одевалась по-прежнему, по-крестьянски, хотя платье всё же было изготовлено из более тонких и дорогих тканей, но это только потому, что Хулия всегда была на людях, и ей хотелось выглядеть рядом со своими милыми внуками особенно опрятно и красиво. Постороннему

человеку могло показаться, что детьми сеньора занимается добросовестная кормилица, ему и в голову не пришло бы, что эта неулыбчивая крестьянка держит в своих руках всё родовое имение, принадлежащее могущественной и знатной графской фамилии.

У доньи Хулии спрашивали, не пора ли пополнять запас продуктов в подвалах замка, и она давала согласие на то, чтобы управляющий Диего Санчес начинал принимать от крестьян оброк: нелегко было содержать довольно большой отряд воинов-защитников замка, а также слуг, мастеровых и их семьи.

Донья Хулия решала, что следует отвезти в город и обменять на соль и металл; нужно ли делать перетяжку кресел в покоях сеньора по случаю удачного приобретения красного бархата; произвести ли отстрел не в меру расплодившихся зайцев, которые нападали на крестьянские огороды и пожирали овощи; взять ли обязательный по закону выкуп с родителей девушки, выходившей замуж за крестьянина из соседнего поместья. И если да, то в каком размере.

На одно она давала согласие, другое запрещала, и каждый раз дон Себастьян находил решение доньи Хулии мудрым и справедливым или же предусмотрительным и экономным. Эта необыкновенная женщина никогда не спрашивала его мнения. Она словно жила сама по себе, в стороне ото всех, общаясь с людьми только в случае необходимости.