А. Писателев - Тысяча снов. Сборник рассказов

Лена долго стояла и не могла ничего вымолвить. Наташа громко дышала, плакала одними всхлипываниями носом и каплями слез, которые падали в раковину и успешно стекали в слив. Наташа повернулась к ней, но лицо ее теперь не было таким угрожающим.

Она сочувственно улыбнулась Наташе, спокойно и сдержано, без криков и наигранных эмоций. Рука поднесла флакон выше. Два легких впрыскивания ландышевых парфюмов за мочки ушей Наташи, и один посреди груди, были лучшее, что она могла ей сказать.

И Лена вышла из двери счастливая, одна. Держа осанку, шагом как на крыльях, она плыла к семье не прикасаясь дна, а все прошедшее ей показалось былью.

На сладкий аромат, на ландыша цветок из щели между дверью чей-то взгляд, прикладывался умиленной жалостью. Открылась дверь его, впустив в себя поток парфюмов и укоров целый ряд, но полицейский мог довольствоваться малостью.

– У вас Гиперестезия. Сверхчувствительная кожа, другими словами.

– Я чувствую это, доктор…. Вы скажите, что делать?

– Чувствовать. Не переставать чувствовать. А с вашей кожей, я что- нибудь придумаю. – И он вручил ему маленький рецепт выздоровления.

Вечерние тени людей терялись под навесами, скупо и сухо мокрые улицы пустели, в оконных семьях поскрипывали креслами, любимые кутались в одеяльные постели….

В одном из миллионов окон квартала, взрослый мужчина в очках отражался в тени. Он стоял над столиком, на котором лежал малыш.

Полыхнув шорохом, в дверном пролете появилась его жена, в этом узком отрезочке тени облупленной дверной лутки содрогнулся голос:

– Паша, не надо! – Завопила она и, подбежав, схватила руку мужа, в которой твердо восседал стеклянный шприц, оголившийся каплей своего раствора.

– Все будет в порядке, Мила. Пойми, мы можем повлиять на его будущее….

Его отец стоял перед младенцем, держал пистолет для уколов и стеклянный шприц в руках, глядя на сына.

– Ты не можешь судить с полной уверенностью о веществе, которое изобрел. А наш сын…. Паша…. Это же наш сын!

– В моей биохимической лаборатории, два десятка людей разрабатывали эту вещь с 2032 года, – он приподнял шприц и показал им немного вверх, – для правительственных целей. Двадцать лет, моя дорогая…. Ошибки быть не может. Все точно.

– Ну, зачем?! Мы ведь даже не можем предположить, каким наш сын будет сам по себе, какой у него будет характер, мысли, душа…. Мы даже не можем предположить, каким будет будущее в Украине. Ведь мы может этого даже не застать…. Вдруг он будет мучиться этим потом всю жизнь?!

– Послушай…. – Он высвободился из ее рук, положил не заряженный пистолет и шприц на стол рядом с младенцем и взял ее за плечи. – В нашем мире людям не хватает чувств. Это так…. И ты это знаешь….

– Знаю…. – Ответила она, не глядя.

– Знаю…. – Отвечала Мила все также тихо.

– Так вот, это вещество поможет нашему сыну стать не таким, как все. Он будет наделен невероятной чувственностью к миру. А через чувственность он будет писать чудесные стихи, которые вернут всех чуждых друг другу людей к чувствам…! Его стихи будут прошибать души людей насквозь! Пусть они перестали читать уже сейчас, но он найдет способ, чтобы донести их, он сумеет…!

Павел обнял ее, пытаясь через касание передать силу своей надежды и желание всего, что только что произнес. Она прильнула к нему на плечо, закрыла глаза и прошептала:

– Если бы это все было так, как ты говоришь….

– Мы попробуем. Для начала, я введу ему одну шестнадцатую куба, для адаптации вещества в организме. Через год, проведем анализы и попробуем увеличить дозу до одной двенадцатой…. – Она мельком взглянула на дитя.

– Паша! – Вскричала его жена. – Шприц!!

Он испуганно повернулся к столу, на котором лежал младенец и игрался шприцем. От крика матери он резко дернулся и вогнал себе иглу прямо в шею. Его детские, не знающие боли глаза вздернулись и залились ревом. Разрезающий воздух детский крик раздался на всю комнату, затопил звуком квартал. Ребенок начал дергаться и махать руками, ударяясь ножкой шприца об стол…. Впрыскивая два полных куба раствора в себя….

Мила, увидев все это, истерично сложила руки у рта и завопила в припадке. Кинулась к нему, но муж удержал ее, решивши сделать все сам. Паша схватился за голову ребенка, второй рукой – за шприц, и стал его аккуратно вытаскивать, но младенец весь дергался, махал руками и ногами, не давая ему вытащить его боль безболезненно.

На эти крики в их комнату ворвались люди в «черных одеждах»….

Пустой стеклянный шприц отчаянно выпал из рук и разбился о тихий пол, который смягчал шаги выводимого людьми в «черных одеждах» под руки отца, уличенного в хищении государственной тайны.

– Мой Павлик…. – Причитала Мила, обнимая своего ребенка. – Если бы все случилось так, как ты говорил….

На улицах Киева моросило ситцем, слегка мокрые головы суетливо создавали массовку, воздерживаясь от зонтов.

Он сидел перед широким прозрачным окном, наполняющегося влагой с одежд прохожих людей, кафе. Внимательно, молчаливо, вдумчиво оглядывая их лица, их радость, которую ему невозможно было познать.

В такую погоду он еще ни разу не оказывался на улице, лицом к лицу с раздражителем – капельным монстром. С самого детства его кожа была настолько чувствительна, что даже мелкая морось пронизывала током тысяч игольчатых уколов, щекоча его щеки, руки, тело в целом и душу…. Даже легкий ветерок иногда заставлял его извиваться и сдавливать затылком шею, стягивая чувствительность вовнутрь.

Одевшись в серый костюм, обувшись в серые ботинки, Сергей Павлович мог познать дождь только через цвет серостного оттенка. Он и сам частично был дождем, живя в одиночестве, отречении общения с другими людьми, их дыхание всегда щекотало его ресницы, чураясь прикосновений собственной матери, от которых вскрикивал и дергался, как когда-то давно, еще в самом детстве.

Его глаза метались от одного прохожего к другому. Через оконную решетку, лишающую его запахов и звуков, он чувствовал все….! Все, что присуще чувствовать человеку, находящемуся в мгновении радостного омовения.

– Посмотри на эту улыбку. – Прошептал он себе, указывая носом на одну женщину за окном. – Ты видишь, как она опускает голову вниз, бормоча ругательства на погоду, но подобно ребенку, улыбаясь, перепрыгивает лужи, в уже хуже некуда промокших туфельках…. – Он прочувствовал своей чувственностью все ее состояние радости, каждую мысль, которая появлялась с появлением лужного препятствия.