Нодар Мачарашвили - Москва – Тбилиси

По выражению лица Андрея было видно – он и сам понял, что переборщил в своих нападках.

– Давайте позвоним. Если вы не хотите позвоню я, – это прозвучало и как просьба, и как предложение.

– Ради бога, не надо со мной на «вы». Сколько тебе лет?

– Тридцать.

– Ну, а мне сорок пять, не велика разница…

– Пусть будет так.

– Позвоню сейчас, – произнес он почти шепотом. Вынул из кармана мобильный, набрал номер. Довольно долго никто не отвечал. Он уже собирался нажать отбой, как вдруг я услышал голос дяди Хорена.

– Слушаю.

– Хорен-джан! Цаватанем, как вы?

Ответа я не слышал.

– Да, да, приехал…

– …

– Да нет, дружище, все прошло как нельзя лучше. Прямо с трапа его сняли.

– …

– Будь здоров, да за что спасибо?

– …

– Одно вот – не смог угостить его хинкали, а в остальном, я думаю, поводов для недовольства нет.

Вот как раз остальным я был не слишком доволен.

– …

– Знаю, знаю, дядя Хорен.

– …

– В тот же день, да?

– …

– Ну, слава богу, и зачем же они притащились? Просто проверить?

– …

– Слава богу, вас не арестовали. Что это за страна, где ловят таких людей, как вы?

– …

– Для меня большая честь быть полезным вам. Вы же знаете, дядя Хорен, как я вас люблю и уважаю. По сравнению с тем, что вы сделали для меня, забота о Сандрике – это капля в море.

– …

– Будьте здоровы и счастливы! Да не обойдет милость Божья вас стороной. Рад, что у вас мир да лад. О Сандрике не беспокойтесь, он в надежных руках.

– Дай поговорить, – попросил я Панова, протягивая руку за телефоном. Он не обратил на это внимания и продолжал разговор.

– Всего вам хорошего, дядя Хорен. Вчера я молился у иконы Казанской Божьей матери, умоляя хранить ваш покой. Вот слышу ваш голос и убеждаюсь – Бог и справедливость еще существуют в этом мире.

– …

– До свидания, дядя Хорен. Живите и здравствуйте. Здоровья и покоя вам! Счастливо!

Всю ночь я не мог уснуть. Думал о том, где находился, у кого, почему и каким образом. Нервы никуда уже не годились. Был зол на себя и на весь мир. Ведь в том, что я оказался у Андрея Панова, была и моя «заслуга».

В этой жизни мне пришлось столкнуться с кучей разного рода аферистов и фарисеев, но неслыханная наглость, бесстыдство и лицемерие Панова вогнали меня в оторопь. Уснуть удалось лишь к рассвету.

* * *

Два дня ушли на привыкание к новой среде, к ору Панова в адрес обслуживающего персонала, на упражнения по отжиманию с пола, купание, прогулки по двору, знакомство с азиатской овчаркой Ханом и собирание красной смородины в саду. На третий день я вызвал такси и отправился осматривать центр Москвы.

Водитель оказался грузином. Я так обрадовался, словно после пятнадцатилетнего пребывания на необитаемом острове заметил корабль в море.

– Ва, ты грузин?

– Нет, лезгин, – отшутился, как уж мог, таксист. Почему у всех таксистов одинаково плоский и узнаваемый стереотип поведения?

– Откуда будешь? Батумский? – спросил он, приподняв бровь.

– Нет, тбилисец.

– Меня зовут Валодиа 13 13 Валодия – искаженное Володя. . А тебя?

– Джумбер, – отреагировал я с подходящей к ситуации долей юмора 14 14 Юмор заключается в том, что старое, редкое имя Джумбер встречается только в Грузии, обычно в престижных районах Тбилиси (фактически герой сказал, что его зовут грузин, и обозначил свой социальный статус). . Хотя, если подумать, называть настоящее имя действительно не стоило. И поскольку Ладо всерьез принял мое «джумберство», я стал давить на его первое показание.

– Откуда сам будешь?

– По происхождению я сван, родился в Лечхуми, окончил школу в Хуло и вырос в Карели. Мама из Хашури, а вуз закончил в Батуми.

– А абитуриентом где был? – спросил я его с таким серьезным лицом, что он всерьез задумался, и, прежде чем он ответил, я стал хохотать, и так заразительно, что он не удержался и поневоле улыбнулся.

– Куда едешь?

Его поразительный выговор подтверждал факт скитаний по разным уголкам страны. Говорил он с таким диким акцентом, что и вправду хрен его знает, какого он мог быть роду-племени. Судьба свела меня с человеком весьма сомнительных, неясных корней. Смешение сванского, лечхумского, аджарского, картлийского диалектов производило весьма странный эффект.

– Куда же ты едешь?

– Черт, забыл название того места. Погоди, в телефоне записано, – сказал я, включая мобильник.

– Ну-ка покажи.

– Вот, – я пальцами увеличил экран и сунул мобильник ему под нос.

– Ясно. Патриаршие пруды! – воскликнул он с невообразимым акцентом и нажал на газ.

В Москву мы ворвались по широченному и красивому проспекту Кутузова. Мои сверстники, кто не раз бывал в российской столице летом, рассказывали, что в это время Москва задыхается от выхлопных газов, лица людей серы от нехватки воздуха, а водители, раздраженные огромными пробками, выскакивают из автомобилей и выясняют отношения, не гнушаясь рукоприкладством. Увиденное здесь, однако, больше соответствовало тому, что рассказывал мой отец. Летом московские сады и бульвары покрываются зеленью, а здания в виде красиво выпеченных тортов типа «Сталинский» можно считать визитной карточкой города. Станции метро, богато, красиво оформленные, не уступают вестибюлям европейских театров.

Мне нестерпимо захотелось спуститься под землю. Настолько, что я едва не сбежал от водителя.

– Нравится? – спросил Ладо, взглянув на мои изумленные, широко раскрытые глаза.

– Нравится.

– Э-э-э! Ты еще не все видел! Вот увидишь здешних женщин, поймешь, что к чему, – он поддел меня локтем.

– Неужели?

– А ноги? Они у них от шеи растут, понимаешь!

– Ва-а.

– А какие они ласковые. Ты только не пей, не спивайся, они за тобой даже в ад пойдут.

– Ва-а.

– Что ты, как дурак, заладил одно и то же?

Видимо, на лице у меня застыло такое глупое выражение, что он не удержался и стал хохотать от всей души.

Так, хохоча, мы добрались до Патриарших, и в соответствии с этим чудным настроением я протянул ему сумму, вдвое превышающую ту, что была на счетчике.

– Погоди выходить…

– Как это? Мне пора.

– Не хочешь проехаться еще? Москва – это ведь не только Патриаршие пруды!

– Но весь город не объедешь.

– Весь – нет, но самые интересные места покажу.

– Ну не знаю… – я раздумывал, потом решил, что предложение неплохое.

– Слушай, о деньгах не беспокойся, – сказал он, полагая, что меня это тревожит.

– Забирай ты эти тридцать долларов, а я пойду своей дорогой.

– Ты бабки не обменял?

– Как я должен был обменять, если мы нигде не останавливались…

– Дай я обменяю, – предложил Валодиа-Володя. У меня было с собой всего пять сотен долларов, но за полчаса он завоевал мое доверие, и я протянул ему сотенную купюру. Как же он обрадовался, даже глаза на лоб полезли.