Татьяна Никоненко - Чертова любовь, или В топку классиков

– Лучше так держаться, не правда ли? – говорит мне со знанием дела.

Скольких девчонок он так перевозил?

Я держу руку для приличия секунд пять, а потом убираю и снова держусь сзади за багажник. Ноги мои прижимают сумки, свисающие по обеим сторонам велосипеда. Эти сумки мы сначала долго искали, а теперь очень бережем, ведь это единственный способ ездить за продуктами, я надеюсь, что наша быстрая езда их не повредит.

Через какие-то семь минут мы на месте, с Олесей у нас этот путь занимает минут пятнадцать. Я вглядываюсь в своего шофера – ни капельки пота на лбу. Мы паркуемся недалеко от всех остальных, ждем отстающих и выдвигаемся к клубу.

Мой ухажер берет мою руку в свою, горячую.

– У тебя нежные руки. Мне понравилась наша поездка, – снова замечает он без каких-либо эмоций.

Я не знаю, что сказать, и молчу. Не знаю я и что делать с моей взятой в плен рукой, как ее оттуда вызволять? Выдергивать, вытягивать? Пока я решаю, она временно теряет чувствительность.

Откуда передалось это чувство, что я больше себя не контролирую, это из-за багажника все?

Я иду позади Олеси, и только это меня и спасает – что бы она сказала сейчас, увидев меня за руку с этим парнем?

Пока я лихорадочно думаю, как спасти свою руку и отвязаться от этого парня, нас обгоняют Муниб с Фабрицио и еще несколько человек. Им всем весело, они болтают и смеются, на английском, и даже длинный плащ не мешает Мунибу быть душой компании. А я снова одна…

Мы подходим к клубу самыми последними. С помощью красных линий и столбов, напоминающих контроль в аэропорту, охрана отсеивает тех, кому не суждено сегодня танцевать в клубе. Вся группа вместе с Олесей уже готова проходить внутрь, мы последние. Мой ухажер немножко замешкался.

– Ксюша, пойдем в другой клуб, он лучше, – вдруг с волнением говорит мой Тимоти.

Я удивлена, на его лице промелькнул то ли страх, то ли волнение – в первый раз.

– Нет, там же все наши уже заходят, – говорю я не очень внятно.

Здесь много народу и все толкаются, нас разделяют толпой выходящих, я ускоряю шаг, чтобы больше не отдавать своей руки. Вижу Олесю и ускоряюсь еще, он что-то говорит мне вслед, ищет, но я делаю вид, что не слышу. Охранник меня пропускает без задержек, я делаю несколько быстрых шагов, оборачиваюсь мельком и замечаю, что мой спутник задержан на охране. Я успеваю снова отвернуться к тому времени, как он пытается найти меня глазами, и ныряю в шумный воздух клуба.

Ведь он же должен был следовать за мной, так? Откуда я знаю, что его остановили. Я успокаиваю себя этими мыслями. И радуюсь. Мне стыдно, что я такая трусиха и что воспользовалась такими странными обстоятельствами. Если бы мне рассказал кто-то эту историю, я бы покачала головой в неодобрении, а теперь сама протискиваюсь к барной стойке и в ближайшее время не планирую рассказывать эту историю никому.

В клубе легко и весело, мы чувствуем себя желанными, ребята так и вьются вокруг, улыбаясь и шутя. Олеся больше на меня не сердится, ей спокойно, что я одна и рядом.

Эта легкость атмосферы так отличается от нашего общения совсем недавно. Я пытаюсь найти причины, отчего здесь мне хочется смеяться и я больше не стесняюсь, отчего еще минуту назад мои руки были как ледышки?

Оглядываюсь снова: легкость эта создается от равенства нашего положения и нашего отношения друг к другу, мы все студенты, приехавшие в другую страну, чтобы учиться. Но учиться в первую очередь жизни, ее краскам и многообразию, учиться любить, смеяться шуткам на разных языках, учиться видеть друг друга.

Там, с русскими ребятами и с этим азербайджанцем, было другое, что-то подавляющее, ощущение владения. Ощущение, как будто они уже состарились и им больше неинтересно изведывать, а поэтому тратить время на глупые улыбки и смешки им некстати. С теми, первыми, мы были очень непохожи, хотя нас объединял язык и даже страна, с этими мы были одинаковы – студенты, уехавшие от родителей, возможно первый раз, испытывающие свою первую свободу, первую серьезную дружбу, первую любовь, первые путешествия, от которых захватывало дух, мы все начинали жить, и нам кружила голову эта возможность – жить.

Я расслабилась и почувствовала наконец-то, что дверцы в эльфийский лес открыты, а я танцую на первой эльфийской поляне и пользуюсь популярностью.

В клубе мы познакомились ближе с парнями из Румынии, из Индии, из Кении. Альди из Румынии весь светился, если я с ним заговаривала. Фабрицио постоянно улыбался и угостил нас пивом. Муниб сначала танцевал с нами, но больше не пытался со мной заговорить, а потом и вовсе пропал, встретив каких-то других своих знакомых.

Мы настолько долго и весело танцевали, что из моей головы напрочь вылетел азербайджанец. Я даже и не думала, что снова где-нибудь увижусь с ним, ведь Энсхеде – такой большой город.

Мы вышли на улицу перед закрытием, когда так не хочется уходить тем, кто продержался всю ночь. Шум баров стих, на улице стояли только курильщики и пару пьяных парней, писающих в специально всплывающие каждую ночь из-под земли писсуары-инферно, как прозвала я их шуточно.

Воздух свеж и морозен, церковь посередине площади величественно продолжала нести свою службу, хоть вокруг нее теперь и всплывали туалеты, она не теряла своего достоинства. Именно на фоне этой церкви я увидела азербайджанца напротив моего велосипеда.

По позвоночнику пробежал холодок, меня передернуло.

С кем я связалась и почему он ждет меня? Его глаза смотрят на меня пристально, они застекленели. Как же сложно понимать человека с такой мраморностью. А вдруг он злится на меня?

– Привет, а я тебя потеряла в клубе, ты решил не ходить? – говорю я и даже сама себе не верю.

– Поехали домой, – только и говорит он сухо.

Я ему жена, что ли? Смотрит все так же пристально, но как будто сквозь, что-то за мной спряталось?

– Ну это зависит от того, где твой дом, я вот поеду до своего. – Я осмелела, все-таки я не одна, рядом стоит Олеся и еще пару ребят из нашего дома.

Азербайджанец молча на меня смотрит, его взгляд не выражает ничего, мне становится от этого уже действительно жутко.

– Тебе по пути? Можем по старой схеме, – сдаюсь я. Не выдержала даже минуту.

– Садись, – бесцветно говорит он, отстегивает замок велосипеда, взяв у меня ключ из рук.

А если бы ключ был у него, наверное, он не стал бы ждать. Я зачем-то послушно сажусь.

– Держись.

– Эм, хорошо, только давай подождем всех сначала.

– Догонят. – И с этими словами он стремительно трогается, как и в первый раз. Как в его абсолютной безэмоциональности вообще случается такая скорость?

Мы снова едем по знакомым улочкам, но они уже не освещены лампами из домов, все давно спят. На улице стоит та самая тишина, которая страшит больше вечерних шорохов. К этому времени ночные создания уже успокоились, а утренние еще не проснулись – время несуществования. Вдруг он поворачивает не туда, где мы обычно ездим.