Александр Сигаев - Высшая степень документальности

– Не считается!

И крошечные кругляшки вновь вращались в воздухе, повинуемые детской неуёмности и вселенской сдержанности. Один мальчишка принёс гайку, привязанную к белоснежному перу. Подобное изобретение вызвало у шумной компании неподдельный интерес. Дети по очереди брались за перо и подбрасывали гайку, но вселенная вновь и вновь отказывалась от подношений, и гайка падала, звонко ударяясь о дорогу и тротуар, и перо становилось всё серее.

– Вы там долго ещё? – возмутился нетерпеливый детский голос из-за угла.

– Мы ждём ещё двоих! – раздалось в ответ.

– Так и стемнеет, пока дождёмся! – повторился недовольный крик. – А я завтра уеду на месяц!

– Скоро придём!

И все вернулись к своим прежним занятиям, а Нуллус подумал, что не умеет так весело кого-то ждать, как эта беззаботная орава.

Из подъезда неподалёку выбежали двое ребят и тут же присоединились ко всеобщей суматохе. Ребята принялись что-то бурно планировать, и поражало то, что все были согласны со всеми, оттого общее решение принять не удавалось. Но вот один мальчишка остался на дороге, а остальные попрятались за машинами и ступенями. Храбрец, то ли сам вызвавшийся, то ли назначенный, забежал за угол дома, откуда недавно раздавался недовольный детский голос и спустя минуту вернулся с криком, преследуемый оляпистой толпой, вооружённой вёдрами и бутылками с водой. Когда чужаки выбежали на середину улицы, храбрец уже достиг двери дома и скрылся за ней.

– Э, – замахали руками чужаки, – так не честно. Но раз хочешь, мы тут будем тебя до утра сторожить.

Тут армия храбреца выбежала из своих укрытий, и из ранее непонятного хаоса зародилась настоящая понятная война. Настолько длительная и утомительная, что к наступлению сумерек одежда несколько раз успела высохнуть, а дети от усталости уже не пытались убегать, а просто поворачивались к воде спиной.

В открытом окне в доме напротив показалась женщина лет тридцати пяти, а может и немного старше. Она смотрела на улицу и была скрыта тенью едва ли не по самый подбородок, но лицо её ещё освещалось розовеющим солнцем. Женщина была в светло-красном платье и постоянно тёрла глаза и зевала, морщась при этом и обнаруживая неглубокие, но уже многочисленные морщины на лице. Она выглядела едва проснувшейся, хотя день уже давным-давно перевалил за середину, и взгляд её был усталый и смиренный, словно лишь тело её спало, а разум же продолжал бодрствовать. Шторы колыхались, и Нуллус и сам почувствовал лёгкий теплый ветер, тянущийся по двору.

В дюжине шагов от крыльца, на котором сидел Нуллус, несколько человек что-то живо обсуждали, постоянно перебивая друг друга, хватая за руки и громко смеясь.

– Все эти метания и переезды никак не столь же достойны, как гордое стояние на одном месте, – со знанием дела произнёс один старик.

– Да спасёт Бог индейцев, – иронично ответил мужчина, чьих волос ещё не коснулась седина, и тут же получил подзатыльник от стоящего рядом другого старика, и все засмеялись.

Старик, отвесивший оплеуху, был молчалив и практически не участвовал словами в споре, однако, судя по бросаемым на него взглядам, был непреклонно уважаем своими соседями. Всё-таки молчание великая вещь, если оно не говорит само за себя и не демонстрирует грубость или неуважение и не раскрывает гордыню, надменность или высокомерие. Но избранное образом жизни, оно прекрасно, величаво и властно и куда громче иных слов.

– Да что вы, молодые, понимаете? – уже сменили тему спорщики. – К чему ухаживания и порядки? Тьфу! Ты её либо любишь, либо нет, – объяснял собравшимся полный бородатый старикан, сопровождая речь жестами, будто предложенные варианты лежали в коробках прямо перед ним. – Мы когда с женой познакомились, так мы уже через неделю перестали здороваться, чтобы слова не тратить почём зря, а сразу лезли в постель. Но это только первое время, вскоре мы стали серьёзнее. А всё потому, что в результате страсти, на свет быстренько появилась наша первая девочка. Кто бы тогда мог предположить, что будет ещё три. А всего четыре прелестных девочки! Но страсть, конечно, поутихла. А в первое время мне было даже сложно узнать мою будущую жену при свете дня, из-за того, что встречались мы, в основном, в темноте.

– Да ты просто забывал, как она выглядит. У тебя уже тогда память ни к чёрту была. Ты её, верно, и на свадьбе только по белому платью узнал, – вновь встрял в спор молодой остряк и под одобрительные возгласы и смех тут же получил привычное заслуженное наказание в тройном размере.

– Привет! – раздалось у Нуллуса за спиной.

Он узнал бы этот голос в любое время и в любом оттенке. Он слышал этот голос тоненьким, но твёрдым; затем просто молодым и немного колеблющимся; а теперь слышит его взрослым и спокойным, каким он и был задуман. Нуллус повернулся и увидел сестру. Её чёрные глаза блестели, хотя и не так безрассудно, как раньше, чёрные волосы были собраны в пучок, а губы, совершенные по своей форме, сложились в тёплую улыбку. Из-за внешности сестру в детстве прозвали Итальянкой. Как-то Нуллус пытался вспомнить, кто первым назвал её так, но не смог и решил, что сам он уж точно к этому был причастен. Он отошёл от перил и обнял сестру лишь на мгновение, отчего-то стараясь не дать ей понять, что скучал. И стараний оказалось недостаточно, и уже Итальянке пришлось скрывать от неизменившегося незадачливого и самоуверенного брата улыбку умиления и понимания.

– Как доехал?

– Отлично, всего четыре часа на поезде – спал всю дорогу, – солгал Нуллус, не сомкнувший глаз.

– А я вот не могу спать в пути, наверное, боюсь проехать, – ответила Итальянка, – Поэтому я всегда слежу за вещами.

– И детьми, – добавил Нуллус.

– Да, и детьми, – улыбнулась Итальянка. – Ты же здесь бывал раньше?

– Бывал, – усмехнулся Нуллус. – Мы приезжали в детстве с тобой и родителями.

– Как странно, что я этого не помню. А что мы делали?

– Гуляли, ходили к кому-то в гости. Я и сам уже плохо помню, к тому же я был младше тебя.

– И стал ещё младше.

– Кажется, я был здесь ещё пару раз проездом – я помню гору и эти разноцветные суда на реке.

– Я так привыкла здесь, жить, что уже ничего этого не замечаю. Представляешь, я не замечаю гору, – засмеялась Итальянка. – Ты посмотрел квартиру? Подойдёт на время?

– Шутишь? Я бы и близко ничего похожего не нашёл. Я уже скучаю по ней. Вот, кстати, деньги за неё, – протянул Нуллус несколько купюр. – Хочешь подняться?

– Нет, давай побудем на улице, – с улыбкой покачала головой Итальянка, беря деньги и глядя на брата. – Мне кажется, мы не виделись целую вечность.

– Всего лишь год или полтора, – ответил Нуллус.

– Да, – задумчиво проговорила Итальянка, – бывает, что с самыми близкими видишься только на похоронах и свадьбах.