Александр Сигаев - Высшая степень документальности

– Вот оттого, что похорон и свадеб в ближайшие годы не намечается, я и перебрался ближе к тебе.

– Просто я не думала, что с нами будет так, – поделилась Итальянка. – Думала, мы будем ходить друг к другу в гости. Когда мы были маленькие, семья была больше, в ней были даже те, кого мы не знали. Члены семьи могли рассчитывать на заботу, понимание и помощь. И ведь они не боялись просить, но знали меру своим просьбам. Все собирались и веселились, а потом всё закончилось.

– А знаешь, когда всё закончилось? – спросил Нуллус. – Когда умерла та женщина в забавных шляпках. Я даже не помню, кем она нам приходилась, и как её звали. Все обращались к ней: «Дорогая».

– Да, она всегда тебя целовала, и тебе это жутко не нравилось, – засмеялась Итальянка. – И ты, должно быть, прав, что всё закончилось на ней. Я не помню праздников без неё.

Они ненадолго затихли, наслаждаясь воспоминаниями.

– Я ведь тоже здесь раньше жила, – вновь заговорила Итальянка. – Правда, в другом доме.

– Ты тоже выходила из дома в тапочках?

– Да, я со временем нашла это очень удобным. А ещё здесь полно детей. И он шумят. Я понимаю, что дети есть дети, но они, черт побери, шумят.

– Не дают спать? – предположил Нуллус.

– Ну, ночью они, слава Богу, сами спят – дети есть дети, – пояснила Итальянка. – А вот днём спокойствие здесь не поселится. Правда, и уныние тоже.

– Я раньше жил на первом этаже с окнами в сторону дороги, поэтому к шуму я привык, хотя и устал от него. А здесь второй этаж и никакой дороги поблизости – да я даже окна закрывать не буду.

– Здесь можно и дверь не закрывать, – всплеснула руками Итальянка. – Здесь вообще много интересного. Например, напротив меня через двор жила девушка, которая никогда не задёргивала шторы. И я не скажу, где это было. Еще тут слонялся какой-то художник. Всегда молчаливый и хмурый, хотя картины рисовал красочные и яркие. Есть даже какой-то бар в одном из подвалов, но я туда не совалась – вряд ли там приличная публика. Захочешь – найдёшь сам.

– Иллюзия о рае на земле разбилась на осколки, – изобразил сожаление Нуллус.

– Ты что! – воскликнула Итальянка. – Тут много чего тёмного, просто оно потому и тёмное, что не на виду у всех. Но всё равно здесь… как-то уютно, что ли.

– Да, – кивнул Нуллус, – я тебя понимаю.

Итальянка задумчиво посмотрела вдоль домов, словно размышляя, стоит ли говорить, что у неё на уме, и спустя несколько секунд осторожно произнесла:

– А как у тебя с деньгами?

– На первое время хватит. Уж не предлагаешь ли ты мне заняться чем-то тёмным, – шутя, возмутился Нуллус.

– Да ну тебя, – отмахнулась Итальянка, легко ударив брата в плечо. – Просто в случае чего есть один человек, который может помочь. Я бы не стала к нему лишний раз обращаться, но, если жизнь заставит… вот его имя и адрес.

Нуллус взял протянутый клочок бумаги, на котором содержалось две строчки, написанные неровным почерком.

– Идт? – поднял Нуллус глаза. – Это имя или фамилия?

– Скорее имя, – на мгновение задумавшись, ответила Итальянка. – Может и прозвище.

– И чем он занимается?

– Толком не могу сказать, узнай при встрече. Он одно время появлялся здесь, вроде навещал своего знакомого… или знакомую. Мы даже несколько раз разговаривали, и он всякий раз предлагал помощь. Я его и сейчас иногда вижу, но он чаще всего смотрит под ноги.

– Загадочный человек, – улыбнулся Нуллус и убрал листок в карман. – Думаю, я загляну к нему на днях. Всё равно я пока ничем не занят.

– Загляни, потом расскажешь, что из этого выйдет, – попросила Итальянка.

– Обязательно, – заверил Нуллус. – Может, об этом даже напишут в газетах. Кто знает, чем он там занимается.

– Я себе этого не прощу, – рассмеялась Итальянка и добавила, – хотя и с интересом прочитаю.

– Как твои дети? – спросил Нуллус. – У тебя теперь взгляд настоящей женщины.

– Это потому, что я и есть теперь настоящая женщина, что бы это ни означало. Но думаю, если таковые действительно есть, то я одна из них, – улыбнулась в ответ Итальянка. – С малышами всё хорошо. С ними быстро и умнеешь, и мудреешь – как только понимаешь, что вряд ли увидишь, как они состарятся.

– Это ты зря, – ответил брат. – Ты ещё будешь с ними путешествовать на пенсии.

– Тогда я буду присылать тебе открытки из новых мест

– По рукам, – улыбнулся Нуллус.

– По рукам? – рассмеялась Итальянка. – Получается, я буду мотаться по миру и отсылать тебе открытки, а на тебе-то какая обязанность?

– Я обещаю, что буду их ждать.

– На самом деле, это серьёзное обещание, – произнесла Итальянка, выпятив нижнюю губу, и добавила. – Ждать всегда сложнее, чем делать.

Они поговорили ещё около получаса, после чего распрощались. Итальянка зашагала по тротуару, разглядывая знакомые здания, но, не видя знакомых лиц. Она почувствовала, как накопившаяся тоска обратилась в радость встречи и знала, что завтра уже не будет ни того, ни другого. А Нуллус поднялся в квартиру, прошёл на кухню, сел напротив окна и смотрел в него, пока не стал видеть лишь своё отражение из-за темноты снаружи.

В детстве Нуллус, чтобы показать ловкость и смелость товарищам, украл, считая, что просто взял их без спросу, круглые карманные часы, какие до этого видел только в фильмах. Несколько дней он планировал время, когда лучше пойти в магазин и никак не мог решить, пойти ему утром, когда почти никого нет, и продавец занимается своими делами, но есть опасность оказаться слишком заметным в безлюдном помещении, либо вечером, когда продавца отвлекают покупатели, но есть опасность быть замеченным кем-то из окружающих. Нуллус представлял, как будет дружелюбно здороваться на входе и, спокойно дыша, прощаться на выходе. Он даже предусмотрительно подготовил ответы на вопросы, казавшиеся ему наиболее коварными, вроде:

– А ты не должен быть в школе, сынок?

– Нет, что вы! У нас третий день каникул!

Или:

– А не подскажешь, который час?

– Прошу прощения, у меня отродясь часов не было.

Последний вопрос казался Нуллусу наиболее опасным, ведь после него он не смог бы ещё долго показаться на людях, не вызвав подозрений, с часами, пусть даже подаренными родителями.

– Что, если продавец меня поймает? – думал Нуллус. – За руку он меня не схватит, потому как не догонит, но ведь может родителям рассказать. И тогда меня выпорют. А может, и чего похуже придумают. Отправят учиться в интернат, и спета моя песенка – ни тебе костров, ни девчонок. Сиди и учись весь день. А вечером участвуй в дурацких спектаклях. И ведь там носят форму, и, должно быть, заставляют её стирать и гладить каждый день. Ох, осторожнее надо быть. Хотя может таких школ уже и нет давно, но я точно про них слышал, и уж точно одна где-нибудь, да осталась.