Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Со… фья! – крикнул я, махая ей рукой.

Девушка глянула вверх в мою сторону и подняла верх руку, давая мне понять, что она сама придет ко мне. И вскоре послышались шорохи легких шагов на тропе, ведущей вверх по горной тропе. Я с волнением ждал встречи с детством. Я глянул вниз. Тропа петляла среди каменных выступов. Как легко она преодолевала, прыгая с выступа на выступ с легкостью дикой козы. Это уже не та девочка, что когда-то неуверенно – нога ее то и дело скользила назад, – но все же меня вела вверх. Перед вершиной я подал ей руку – она протянула свою. Не сказав мне за это спасибо, что было на нее не похоже. И было так, будто мы расстались только вчера. Я был удивлен, но ее это, похоже, нисколько не смутило.

– Здравствуй, – наконец сказал я и еще раз протянул ей руку.

– Здравствуйте, – промолвила и она, крепко пожав мне руку, отбросив с лица прядь непокорных кудрей.

Но в голосе ее я не заметил, ни удивления, ни радости, как бывает при встрече старых друзей. Она вопросительно долго смотрела на меня, будто старалась узнать во мне прошлого мальчика-казачка, который учил ее ездить верхом на коне.

– И вы давно здесь? – все же спросила она, оборвав немую сцену. Она все время пыталась укротить платье от игривого ветра.

– Я то… Да вот уж как пять лет, – попробовал я шуткой смягчить нашу встречу. – Вот даже задремал в ожидании тебя.

Но, похоже, шутка моя не удалась.

– Я вас видела на рождественском балу в женской гимназии, – глядя в сторону, сухо, проговорила девушка. Упорно повторяя мне в лицо недружественное «вы»:

– Вы стояли в кругу сестер хозяйки дома и, если бы вы хотели, то могли подойти. У вас что-то с памятью может было?

– Да я видел тебя в обществе увивающихся вокруг тебя кадетов… У нас, гимназистов, плохая история взаимоотношений с кадетами. Они презирают нас, мы – их. Вот такая глупая история. Это начало борьбы чиновников с военными. Они нас обзывают «шпаками». А мы что, по-твоему, должны с ними любезничать? Я не хочу быть в друзьях с кадетами. И точка. А тот с зализанный прической… волосы цвета соломы. Мне издали показалось, что он просто в тебя влюблен, как уж он преданно смотрел на тебя. Но парень крепкий…

– …его зовут Александром.

– Александр! Уж не Македонский… Но все равно Александры – покорители.

– А у вас, я слышала, была свадьба с Ниной.

– Что ты! Какая свадьба. Может, ты меня с кем-то путаешь? Я поехал учиться, не… Словом, это проделки Натальи. Шутка была… игра.

– Весело вам там жилось.

– Да, смеху было много, так что порою в петлю хотелось лезть, – с грустью выговорил я, чувствуя, что я вконец расклеился от такой встречи. Уж лучше бы ее не было…

– Но вы могли написать… ведь обещали.

– Я писать… Да уж какой из меня писатель. Я вот дневник завел – по настоянию учителя – и то веду с пятого на десятое, а положено регулярно. На бумаге сухое, мертвое слово. Как говорится, бумага все стерпит. Иное дело живое слово. Вот я слушаю тебя и уже по интонации голоса чувствую, что ты пришла ко мне с обидой, – обретая уверенность, сказал я.

– Видать, немногому тебя научила гимназия и сестры хозяйки, что ты даже не можешь объясниться с девушкой.

– А ты считаешь, что нам надо знакомиться или объясниться? – задетый за живое, выпалил я.– Тот с соломенной головой, – поди, красиво объясняется? Ну, тот кадет… Как его… Сашка.

– Похоже, вы прошли хорошую школу злословия… А вот, как объясниться с девушкой, вас не научили.

– Я не вижу сейчас в этом необходимости. Ты просто к этому, похоже, не готова, – почти раздражаясь, ответил я.

Мы стояли близко друг к другу, но смотрели по сторонам. Никто из нас тогда не сделал и шагу навстречу. Может, она хотела таким образом отомстить мне за прошлое? Она во многом права. И обещал я писать ей, и на каникулы обещал приехать. Выходит, я не хозяин слову. Но она – и я в этом больше, чем уверен, – знала от Бутина мое положение в гимназии. Я висел на волоске. И какое мне было дело до письма? А если она знала о моей судьбе, – тогда зачем весь этот спектакль?

– Я вижу одно: каким ты был – таким и остался, – тихо сказала она, глядя вдаль реки.

– Зато ты очень похорошела, – вдруг нашелся я, улыбнувшись.

Она собралась было уходить, но ее что-то задержало.

– Ты не забыла наши здесь детские встречи? – спросил вдруг я.

– Детские… а детские! Так они давно прошли, гимназист – казачий, – улыбнувшись наконец, бросила Софья.

– А жаль, – заметил я

– Что? – думая о своем, спросила она.

– Я говорю, что мы ведь останемся друзьями. Не правда ли?

Ее снизу позвали по-польски. Но Софи не спешила, видно, решаясь, что-то сказать.

– Тебя ждут внизу, – сказал я тихо.

– Только учтите, что в другой раз, – вам придется ждать меня… думаю, дольше, чем эти пять лет.– Последние слова она крикнула уже на ходу, сбегая вниз по крутой скалистой тропе

Я долго смотрел ей вслед: и тогда, когда она садилась в коляску, и тогда, когда пара резвых серых в яблоках коней дружно вынесли коляску на тракт. Нет, она не махнула на прощание рукой. Я понимал – было задето польское самолюбие ее. Но почему на ней не было того медальона, в которое она когда-то, играючи, по-детски, уложила локон моих детских волос? Видно она права: детство осталось в прошлом. Помню, мама не разрешала стричь мои первые от рождения волосы до самой школы. Так что, выгорая за лето на солнце, волосы мои делались светлыми и даже на концах слегка завивались. Светлокудрая Софи и я были чем-то даже похожи друг на друга и сходили за брата и сестру.

Уже я сошел со скалы, когда меня остановила мысль: а почему она сегодня здесь? Ведь ей некого больше ждать. Отчим ее погиб, как писал отец. А он плавал на этом же пароходе, что и мой отец. Я оказался здесь не случайно – я жду отца. Нет, не такого я ждал от этой давней встречи.

Только на следующий день прибыл пароход с баржами, гружеными зерном. Но разговор с отцом не получился – он спешил разгрузить зерно на пристани Покровка. Одно он напомнил: «Ты с теткой Матрёной балясы долго не точи. Рассусоливать с ней не надо. А вот с дядей пообщайся: он обещал тебе по окончанию гимназии подарить коня. Я видел его – славный жеребенок, а через два года будет двухлеток». А еще отец передал мне пакет для Бутина. Итак, впереди новая встреча с Софи…

Я уговорил дядю осмотреть развалины и определиться в порядке работ по раскопке развалин. Он все ж окончил реальное училище и был тем человеком, кто помог бы мне провести раскопки согласно плану, составленному Учителем. Работы я не хотел откладывать в долгий ящик, а в случае удачных находок, – я хотел бы раньше уехать даже в гимназию, чтобы результаты раскопок обсудить с Учителем.

Было тихое утро. Из станицы мы ехали краем воды реки. Легкий ветер тянул с реки свежестью. Мы ехали, молча. Дядя еще с вечера выказывал недовольство: мол, отец не хочет знаться со староверами, а потому и не зашел, хотя пароход пришвартовали к дебаркадеру. А тетка Матрёна, та и вовсе открыто сказала, что отец мой после смерти матери не признает их за родню из-за нашей старой веры.