Михаил Лекс - Волшебники. Начало. Книга 2. Роман-сказка о будущем и прошлом нашей планеты

– Так почему было не сказать о том, что ты запорол деталь, мастеру? – орал Шкуро. – Ведь её можно было исправить. Там дел-то на три копейки. Снесли бы на сварку и заварили отверстие и ты бы просверлил новое.

– Да? Новое? – орал в ответ Житковский. – А думаете приятно признаваться в своём непрофессионализме? Думаете, это так легко сказать, что ты невнимателен, что ты не умеешь читать чертежи, что ты не способен просверлить без ошибок простую глухую дырку?

– Может, это и неприятно, – сказал Шкуро, – и даже, скорее всего, это неприятно. Но в таком случае, господин Житковский, не удивляйтесь, что я назвал Вас обезьяной. Поскольку Вы и есть самая настоящая обезьяна. Официант, – заорал Шкуро, – примите заказ.

– Слушаю Вас, господин адмирал, – сказал официант.

Глава тридцать первая

Но Шкуро не спешил делать заказ. Шкуро думал. Он думал, глядя куда-то сквозь официанта.

– Гайдар Тимурович, – сказал президент через пять минут после того, как адмирал задумался, – ну закажите Вы хоть что-нибудь, ведь сил больше никаких нет. Неужели это для Вас такая уж проблема, что над ней необходимо столько думать? Вам, да при Вашем-то гастрономическом таланте… Гайдар Тимурович, смелее.

– Заказывай, Гайдар, всё подряд, – посоветовал Аф Фабр. – Потом разберёмся.

– Сволочи, – тихо произнёс Шкуро. – Сначала доведёте человека до невменяемого состояния, до бешенства, до состояния аффекта, а потом просите так спокойно, мол, заказывай, адмирал, всё подряд, мол, потом разберёмся.

– А разве нет? – спросил Аф Фабр. – Разве не так? Ну если в стране такой закон приняли, что всех арестованных, как осуждённых, так и находящихся на предварительном заключении, кормить без какого-либо ограничения и чем сами они, арестованные, пожелают. Так что… Чего здесь особо думать-то?

– Поймите, любезный Вы мой Волшебник, – сказал Шкуро. – Ну как Вы не понимаете, что моя страсть к еде, моё ненормальное отношение к еде основано не только на физиологических потребностях организма. Нет, конечно, я понимаю, что мясо и рыба, и птица, а также и производные из них, выступают для меня как наркотик, особенно когда они в жареном или копченом виде. Но кроме того, что я подсел на всё это, кроме того, что мой организм уже не может нормально действовать, пока не получит определённую и увеличивающуюся дозу этого дерьма – дозу мяса – не важно рыбы, или птицы, или свиньи, кроме этого, я ещё испытываю и огромное душевное удовлетворение от того, что я не такой, как большинство. От того, что я могу себе это позволить, а большинство на планете не может, я испытываю, может быть, гораздо большее удовольствие, чем от самой еды. Ведь Вы вдумайтесь только, что один мой обед, один только мой обед, причём обед самый простой, не праздничный обед, а самый простой, будничный обед, в каком-нибудь самом простом ресторанчике, не в каком-то там навороченном ресторане, а в самом простом, самом заштатном ресторане, обходится казне нашего государства в два миллиона двести тысяч.

– Вы шутите? – спросил Гор Дэл. – Ведь это стоимость двух-комнатной квартиры у станции метро «Гражданский проспект».

– Я не шучу, – господин главный Чиновник планеты Земля, – мне сейчас не до шуток.

– Это почему же Вам сейчас не до шуток? – спросил Жир Туран.

– Потому, господин главный Философ планеты Земля, и не до шуток, что меня только что лишили смысла моего бытия. Но Вас это почему-то совершенно не беспокоит. Хотя могло бы и побеспокоить! – заорал Шкуро. – Ведь Вы, какой-никакой, а Философ, и могли бы встать на защиту человека, когда у него отнимают смысл его существования.

– Это каким же образом? – спросил Жир Туран, слабо понимая то, что только что сказал Шкуро.

– Тем, что доступное только мне, сделали доступным всем, – ответил Шкуро. – И не просто всем, а всем, кто находится на низшей ступени возможности. Другими словами, меня только что унизили до простых уголовников.

– Господин адмирал несколько преувеличивает, – сказал Ил Луирим. – Вам успокоиться надо, Гайдар Тимурович. Закажите что-нибудь вкусненькое, съешьте это и успокоитесь.

– Успокоюсь? – спросил Шкуро. – Вряд ли, господин главный Финансист, я успокоюсь. Потому как рядом со мной и Вы будете есть то же, что и я. А хуже всего, если не будете есть, а скорчите гримасу недовольную и отставите тарелку в сторону: дескать мы не крокодилы какие-нибудь и всякую дрянь не жрём. Раньше-то я как рассуждал? Раньше-то я рассуждал иначе… – Шкуро задумался.

– Ну, и как Вы рассуждали раньше? – спросил Великий Ко.

– Я раньше рассуждал, что, мол, потому они это не едят, что позволить себе это не могут, – сказал Шкуро. – А теперь, что получается?

– А что теперь получается? – спросил Житковский.

– Ты-то хоть молчал бы, – заорал на Житковского адмирал, – тебя-то поди пока никто ещё не спрашивал.

– Не, ну, а если серьёзно, адмирал, что теперь-то получается? – спросил Лютый.

– А то и получается, Александр Сергеевич, – ответил Шкуро. – что мало того, что со мной за одним столом будет жрать Житковский, но, кроме того, он ещё будет жрать то же, что и я.

– Кроме того, господин адмирал, – сказал прапорщик Сволов, – только что пришла телефонограмма, из которой следует, что всё, что Вы сегодня закажете, будет ежедневно подаваться во все тюрьмы нашего государства.

– Я вот о чём сейчас подумал, – сказал президент Гаврилов, – а что это за закон такой, который позволяет кормить всех арестованных по их усмотрению?

– Дело в том, господин президент, что пока Вы здесь прохлаждались, – сказал прапорщик Сволов, – в нашей стране произошёл переворот.

– Какой ещё переворот? – спросил президент Гаврилов. – Адмирал Шкуро, потрудитесь объяснить, что всё это значит?

Шкуро посмотрел на Сволова.

– Повтори, прапорщик, что ты сказал, – тихо произнёс Шкуро.

– Я говорю, что в стране произошёл переворот, – сказал прапорщик, – к власти пришли Экзистенсиологи. И теперь Вы, гражданин Гаврилов, вовсе и не президент в нашей стране.

– А кто у нас теперь президент? – спросил Шкуро.

– Никто, – ответил Сволов. – Институт президентства упразднён.

– А кто же стоит во главе государства? – спросил Гаврилов.

– Государства? А нет больше никакого государства, – сказал Сволов. – Нет и всё.

– Как это нет? – удивился Шкуро. – А что же в таком случае есть?

– Всё есть, – сказал прапорщик Сволов. – Всё, что было, всё осталось. Вот только государства нашего больше нет.

– Так, а я чего-то не понял, – сказал Шкуро. – Вы говорите, что всё есть, а что собственно есть-то? Что вообще может быть, если, как Вы только что сказали, государства нашего больше нет. Простите, я Вас правильно понял? Может я что-то не так понял?