Илона Якимова - Волна и камень

А уж потом, как в Кеми сели в коч и отправились по волнам, по волнам, соленые брызги в лицо – ух! Вот где про всё забыть можно! Вот это да – море! Первый раз в жизни Иоанн его увидел, и так, можно сказать, получилось, что первая любовь Великого Князя не девице досталась красной, а вот этому самому морю синему. Сколько не читаешь про море в книгах, да хоть бы про Иону библейского, а пока не увидишь, не поймешь, какая это замечательная Божья придумка – солёная вода без края…

– Знаешь, что думаю, Колычев, – говорит Иван, – этот год дороже мне, чем вся жизнь моя, что раньше была. Неужто Господь перед гибелью моей являет мне, какова может быть эта жизнь?

– Не печалься, чадо, – отвечает монах, глядя тому в глаза. – Поверь, то ли еще будет. Что бы ни случилось, ты только не удивляйся и будь готов. Игумен, вся братия и аз грешный за тебя молимся, и не только молимся. И ты молись. А за узильщиков твоих не беспокойся. Нет среди них согласия, и вот увидишь, как все обернется. Только пока не пытай меня, не спрашивай. Будешь ты на престоле в ореоле славы. Почивай покамест сладко. Жизнь впереди у тебя долгая, счастливая…

Пригладил инок князя по волосам и пошел вон из горницы, растрогавшись от возвышенности минуты. Слезы готовы были хлынуть из глаз его, но вместо этого вдруг из распахнувшейся двери хлынул поток воды, окатив Филиппа с головы до ног. В комнату влетел ушат, а за ним со страшным грохотом на пол шмякнулся здоровенный детина. При этаких обстоятельствах великий князь Иоанн впервые увидел местную диковинку по имени Неждан.

От сотворения мира лето 7050-е

(от Рождества Христова 1542-е),

мая месяца 22-й день, Соловецкий монастырь

Волк попал в безвыходное положение и не знал, что предпринять.

Не далее, как вчера небольшой отряд служивых с Соловков, подбодряем старым рубакой, попрыгал в воду с коча и по колено в соленой пене выбрел на отмель. Кемь встретила молча. Важная крепостица, но при этом все равно, по сути, маленькая северная деревушка, и слухи там переносились по-деревенски, как по воздуху. Жители будто пронюхали, чем пахнет дело, и затихли по углам.

Местный сотник, престарелый долгоусый туляк, которого токмо государева воля и могла забросить так далеко от родных мест, страдал по своим югам и оттого редко бывал тверёз. Прибытием Иоанна с охраной пожилой южанин по сю пору был перепуган. После крутого разговора с Волком он и вовсе скис и только повторял:

Делай, что хошь, шельма, одново знаешь, что нас тут всего-то шесть калек на гарнизоне…

– Ну так что ж, а нас всего с десяток, мог бы и потягаться! – вышучивал долгоуса Волк. – Ты лучше подпоясал бы сабельку, брал своих и айда со мною. Я вот думаю окрестные силы какие-никакие собрать, силой убеждения и грамотой государевой, Иоанном подписанной, да бумагой от опекуна Бельского, да…

– Окстись, чёрт! Тебя на придорожном столбе повесят и снять забудут. Ступай с Богом, а меня не замай. Я тут на заставе определен ворога стеречь, а не бегать по лесам и бунтовать. Вон тебе проселок – и скатертью дорога!

– Да и больно нужен мне твой сброд… – серчал соловецкий сотник и кричал своим, что запрягали коней в лучах рассветного солнца:

– Живо, братцы! Время дорого, собирайся кучей!

И отряд получался маленький, и путь ему выпал короткий. Под конец дневного перехода Волк, скакавший, конечно, впереди, заметил далеко, в распадке, за излученной речки ярко-зеленые кафтаны, красные шапки и рыжих лошадей. Сквозь ветки прояснялся скачущий навстречу ертаул. Сотник похолодел: всадников было несколько десятков.

Волк рванул на сторону поводья, развернулся и проскакал мимо задних, взмахнув рукой: отступ! Галопом пролетая поляны, обогнули по дуге хуторок на пять дворов и расположились от него в версте. Волк знал: там гости и заночуют – дело к вечеру, пора ставиться. А он меж тем посмотрит, кто таковы и размыслит, что делать дальше.

С наступлением короткой северной ночи сотник с одним из соратников отправились в разведку, скинув верхнюю одежду и вымазав рожи дегтем. Проверенный пластунский прием сделал их невидимыми в темном лесу, так что к самой большой избе прокрались без труда, миновав секреты. Не ошибся Волк – начальство расположилось там.

Приложился к окошку ухом – о чем болтают?

Болтали о таком, что мигом стало ясно – дождались беды. И еще проговорились про то, что…

***

– Седлать коней тихо, огня не разжигать, оружием не бряцать, стоянку прибрать, будто так и росло! – шепотом распоряжался Волк. – Как забрезжит, уже должны со всем поспешанием, обратно в Кемь.

Дважды повторять не пришлось. Всем ясно: освободительный поход не заладился, и теперь, коли хочешь жить – отступай и обороняйся.

В Кемь прибыли поздним утром – и не узнали поселка. «Калечного» отряда местного сотника-забулдыги успел простыть и след, а у пристани недоставало того самого коча, что несколькими днями ранее доставил в монастырь знатного пленника. Поморы, которые не успели еще растечься по заимкам от греха, подтвердили очевидную догадку: гарнизон отбыл морем в южную сторону, предупредить о бунте. О, заячья душа, кемский воевода!

И вот теперь Волк, возможно, впервые в жизни, не знал, что делать, будучи на войне. А выходило, что это война и есть. Небольшая, окраинная, но для сотника сотоварищи оттого не менее важная. Смерть ведь и в таких боях приходит настоящая.

Ертаул зеленых кафтанов – ратников личного полка Шуйского – висел на хвосте, приближался. И когда Волк, осененный идеей прорубить днища оставшихся кочей, гаркнул соответствующий приказ, из-за пригорка уже вытягивался сдвоенный походный строй государевых убийц. Оставались считанные мгновения до встречи. У пристани торопливо стучали топоры мужиков.

Это только говорится: выхода нет. Меж тем выхода могло быть два. Притвориться, что они и есть кемский гарнизон, вступить в переговоры, вину за порубленные днища судов свалить на непонятно откуда взявшихся бунтарей… Но шила в мешке не утаишь, пришлецы быстро догадаются, что волки (сотник хмыкнул) в овечьих шкурах. И тогда уж не удастся дорого продать жизни – нос к носу соловчан положат вмиг. Уж лучше по-другому… Так, как единственно и стоит поступать воину. И Волк вскинулся, окинул взглядом своих, зычно отчеканил:

– Друже! Вон там скачут тати, хотят убить государя. Наш долг – сражаться с бунтовщиками. Так сразимся, и, коль надо, поляжем! Таков мой приказ, и знаю, вам, старым моим товарищам, он по сердцу. Так аль нет?

– Так! – раздалось в ответ.

– Добро! Ты, ты и ты, сюда, к крайней избе, залечь, пищали на изготовку, готовить заряды, стрелять бегло, заряжать быстро. Затем отходить к пирсу и готовиться к рукопашной. Вы четверо – к изгороди, дело вам то же. Я стану посередь. Вы двое – к лодке, постреливать оттуда, прикрывать отход. Как навалятся скопом, всем прыгать в лодку, кто останется цел – кто на весла, кто за пищали. Даст Бог, успеем проскочить под огнем и отплыть. Всем всё ясно? По местам!