Илона Якимова - Волна и камень

К счастью, дела складываются так, что теперь наше возвращение все более вероятно, за что не устаю благодарить Всевышнего. Поскольку сейчас я вновь нахожусь в бухте Св. Николаса, вместе с доблестной моей командой, а с крыльца дома, где меня поселили местные власти, как на ладони видна пристань, у которой красуется мой «Старый Трубач». О, он уже не жалок! Рангоут и такелаж обновлен полностью, пошиты новые паруса, заменены многие пришедшие в негодность доски обшивки, в общем, у моего доброго товарища вторая молодость! Будто увечный, обретший милостью Господа исцеление, корабль наш отбросил костыли, сорвал повязки и готов пуститься в пляс! Денно и нощно под руководством моим, моего старшего помощника и штурмана трудятся на «Старом Трубаче» местные «музжик», проявляя похвальную сноровку и способности.

Переменам в судьбе я обязан приказам того самого герцога Счуйски. Всё решилось на нашей второй, куда менее официальной встрече, о которой я сейчас расскажу. Поскольку без этой подоплеки тебе, Мэри, будет непонятно, как вдруг из прискорбных видом оборванцев, затерянных в чужом краю, мы возродились к новой жизни и с предвкушением, полной грудью вдохнули солёный запах моря.

Прошло около недели после нашего официального представления в крепости «Кремль». И вдруг этот самый герцог Счуйски появляется у нашего особнячка на Гранатном-стрит в сопровождении малой свиты и желает меня видеть без свидетелей, в присутствии одного только толл-матча.

Встреча была полной противоположностью первой. Торжественный и пышный прием в Кремле – не чета частной беседе в простой низкосводчатой комнате, где коротал я московскую зиму. Однако в отличие от витиеватых и малозначащих фраз, каковыми принято обмениваться в рамках официального протокола, разговор пошел ясный и предметный. Счуйски оказался сродни мне: я тоже, как ты пеняла, Мэри, тяготясь условностями, стремлюсь жить без экивоков.

Герцогом было предложено устраивающее обе стороны. Я с радостью узнал, что он готов снарядить санный поезд в бухту Св. Николаса и отправить меня самого, моих сопровождающих, необходимые приборы и предметы с тем, чтобы как можно скорее начать готовить нашего «Старого Трубача» к обратной дороге. Щедрость герцога, конечно, объяснялась меркантильными и дипломатическими (что почти всегда одно и то же) интересами. Обговорив примерный список официальных бумаг, которыми он меня снабдит с целью сношения с английским двором, Счуйски как бы вскользь упомянул о еще одной вещи.

Я должен принять на борт несколько русских служилых людей под руководством одного из бояр. Отчего-то все они будут выглядеть как английские матросы. По отбытии из бухты Св. Николаса я обязан (именно обязан, как подчеркнул мой высокий гость) взять курс на Соловецкие острова, где расположен крупный укрепленный монастырь. За тем, чтобы я не свернул с пути, эти русские и будут наблюдать, а, чтобы нам неповадно было силой отвратить их от этого занятия, с борта будет удалено все ручное оружие, кроме того, что будет при московитах. Делать нечего, пришлось соглашаться со всем предложенным!

Далее, в монастыре я должен буду принять на борт еще нескольких русских и плыть восвояси, оставаясь, впрочем, в ведении того боярина, что сопровождает меня с начала похода. На мои вполне обоснованные вопросы относительно того, зачем мне придется совершить эти эволюции, Счуйски отрезал, что в моем положении любопытство – непозволительная роскошь. Делать нечего, осталось признать аргументацию герцога резонной, заверить его в том, что пожелания будут исполнены в точности, раскланяться, обменяться любезностями и проститься.

Нужно добавить, что с того дня переводчика, снабдившего меня столь ценными сведениями о положении дел в Московии и по мере сил переводившего мою с герцогом беседу, я больше не видел. Он был заменен на другого человека.

Честно сказать, Мэри, я и сегодня не совсем понимаю: оказался ли я завязан в какой-то местной политической игре или просто исполняю роль кстати подвернувшегося морского извозчика? С боярином и его людьми, что взойдут с нами на борт, я недавно познакомился. Я пока не могу составить впечатления. Боярин Усчати очень скользкий господин, по всему видно, тайный дипломат, но что у него за цель, что ему поручил Счуйски? Бог ведает. Редкий день мы не перекидываемся с Усчати парой фраз, имея языковым посредником бойкого паренька, Эндрю Курбски. Этот novick удивительно сметлив, и язык английский выучил сносно всего за месяц! Темна страна Россия, но, справедливости ради, видел я в ней немало достойных джентльменов».

Не успел капитан Томас Берроу присовокупить к письму пожелания для драгоценных сыновей, Стива и Билли, вывести под обширным своим творением кудрявый автограф, легонько подуть на строки, чтобы просохли чернила, как в дверь гулко и требовательно постучали. Стук был не простой, а условленный.

***

Прямо посередине русского Севера стоит городок Святого Николая. С одной околицы видно море синее, с другой – море зелёное: лес. А прямо посередине городка стоит, как и полагается в нашем государстве, большое кружало. Хорошее: топят по белому, кормят обильно, поят не сильно разбавленным.

Ну, а прямо посреди кружала за досками, водруженными на козлы, сидят трое. Двое – такие… И как бы описать их, примет особых в глаза не бросается. Короткие бородёнки, глаза как глаза, не уловишь цвета, все бегают. Рост как рост, стать как стать… Хотя есть броская черта – одеты в заморские кафтаны. Но этим в городе Святого Николая уже не удивишь – англицкий корабль с того года уж тут стоит, а команда бездельем мается, по городу шатается.

Добры молодцы, однако, русские. Один, по прозванию Ворошило, с утиным носом и красными прожилками по всему лицу, теми, что без ошибки выдают пьяницу. Кто на него посмотрит – почувствует какую-то угрозу и почтет за лучшее отвести от греха подальше взор. Второй – с безвольно опущенными уголками рта и тремя глубокими морщинами поперек лба. Этого кличут Векша, и действительно что-то в нем есть от весенней облезлой шуганной белки. Весь он какой-то резкий, готовый дернуться, сорваться, кинуться.

Третий молодец, щеголяющий в иностранном, отличается от своих тёртых молчаливых товарищей разительно. И как он сюда затесался? Имеет он в чертах лица что-то мягкое, женственное. Потому, что еще очень юн, лет пятнадцати. На розовых щеках вьется двумя легкими водоворотами белый пушок, оставляя под скулами два премилых кругляшка, где еще ничего не выросло. Но глаза при всей умильности облика у малого уже острые, умные, будто не по годам сметлив. Сразу видно: на службу поступил совсем недавно, и скорее всего, на обычную для знатных отпрысков «ступеньку» – рындой, телохранителем, значит. И был это никто иной, как княжич ярославский – Андрей Курбский.