Вилма Яковлева - Прогулка за Рубикон. Часть 3

Юсуф посмотрел на меня и всплеснул руками: «Аллах керим!» [12] Боже милостивый! (араб.). В туалете я с облегчением выплюнул ненавистный комок в унитаз.

Попрощавшись с аль-Айни, я вышел на воздух и, покачиваясь, пошел в гостиницу. По дороге Юсуф настойчиво предлагал мне выпить крепкого чаю. А как же! Без чая никак нельзя! Отделавшись от него в нижнем вестибюле гостиницы, я пошел к себе в номер и выпил два стакана джина. Минут через десять мне стало намного лучше. Еще через минуту я позвонил в сервисную службу гостиницы и попросил арендовать для меня лучший джип, который только есть в городе.

В банке все прошло нормально. Татьяна была на высоте: все бумаги оказались в полном порядке. И я отправился в порт.

Парковаться пришлось на пустыре рядом с длинным приземистым ангаром. Дорога уходила дальше, к ней то тут, то там прижимались непритязательные домишки из песчаника. Никаких условий для разгрузки парохода не было. На причале стоял всего одни портовый кран, а о причал бились два больших плота и два баркаса.

Меня уже ждал начальник порта и чисто выбритый молодой человек, который представился «вторым помощником заместителя регионального администратора». Потом подошли люди от аль-Айни.

Мы сели на один из баркасов, доплыли до парохода и поднялись на палубу.

К девяти часам вечера сортировка груза была закончена. Плоты пришвартовались к борту парохода, и началась разгрузка. Со стрелы пароходного крана опускались стальные тросы, из чрева трюма вытаскивались автомобили и плавно ложились на плоты. Там их надежно закрепляли и оттаскивали к берегу. Потом пришла очередь ящиков с оружием. На берегу автомобили откатывали своим ходом в большой ангар, а ящики портовым краном перегружали на трайлеры, и они уходили в темноту. Все делалось очень слаженно и быстро.

После разгрузки аль-Айни ждал меня в какой-то забегаловке недалеко от порта. Он жевал галеты, запивая их кефиром, и читал Коран.

Было четыре часа утра. Половина рыбацких лодок уже отчалила от пирса, другие вот-вот собирались это сделать.

В мою честь накрыли стол газетой, разыскали ложку и подали все, что осталось с вечера: рис с козлятиной, тарелка овощей, лаваш и горячий сладкий чай с кардамоном. Аль-Айни говорил о предстоящей войне с Югом и о том, как, кстати, подвернулась эта партия с оружием. Но я не чувствовал за собой никакой вины.

В девять часов меня разбудил шум за окном. На площади возле гостиницы собралась толпа. Голоса то затихали, то раздавались с новой силой, сливаясь в сплошную, давящую массу. Перекрывая шум толпы, что-то кричали до зубов вооруженные люди.

Я позвонил Татьяне и попросил выяснить, что происходит. Через минуту она сообщила мне, что в город вошли отряды бедуинов, требуя от правительства разобраться с бунтовщиками на Юге.

Спустившись вниз, я встал недалеко от толпы. Ее энергетика и запах вызвали во мне приступ тошноты. Слава Аллаху, что это была уже не моя война.

Подошла Татьяна и перевела мне хриплые выкрики бедуинов. Южан обвиняли в вероломной попытке развалить страну. Озлобление нарастало. На южан насылали неслыханные кары. Но один из ораторов напомнил, что не надо хвалиться тем, что, с позволения Аллаха, еще предстоит сделать.

Мы вернулись в гостиницу. Татьяна сказала, что они с Юсуфом едут в Сану по семейным делам ее мужа, оттуда она вернется в Аден самолетом. С Борисом все согласовано. Я сказал, что границу между Севером и Югом скоро закроют и тогда надо будет добираться в Аден через Оман.

Ко входу гостиницы подогнали арендованный мною джип. Я погонял по городу, проверяя его ходовые качества. Все было более или менее. Я расплатился, забросил в джип вещи, воду и поехал туда, где меня ждали прозрачные отмели Аравийского моря.

Чтобы избавиться от слежки, я решил ехать не по шоссе Ходейда – Таиз, а по плохенькой дороге вдоль Красного моря. Согласно путеводителю, эта дорога должна была проходить вдоль череды живописных пляжей и кемпингов. Но ничего такого не было. Дорога вилась по совершенно дикой местности. Небольшие деревеньки, рыбацкие причалы и всего один серый от скуки городишко с длинным одноэтажным зданием непонятного назначения, вездесущими лавками и помойками на въезде и выезде. Уныние и тоска. Видимость жизни поддерживали только неунывающие кофейни.

Вскоре началась настоящая дикая пустыня, от далеких гор до самого моря. Это была Южная Тихама, «берег смерти». Песок и море. Высохшие русла рек и сильный привкус опасности.

В этом месте йеменские племена никогда не спускаются с гор к морю без крайней необходимости.

Я ехал и думал, что жизнь здесь скучна, как и эти сухие холмы. Но скучная жизнь намного длиннее. Нет никаких терзающих душу событий, пустых разговоров. Только давно забытые смыслы и печальное сострадание ко всему.

Время шло, дорога была совершенно пуста. У небольшого залива я остановил машину и пошел к морю.

Единственным признаком цивилизации оказался небольшой кемпинг. Широкий пляж с девственно чистым коралловым песком. Изумрудного цвета вода, покрытая рябью на мелководье.

Я огляделся по сторонам. Никого. Только голодные чайки кружили над моей головой в ожидании подачки. Я был здесь единственным постояльцем.

Путь к морю преградили виноградные арки, поддерживаемые проволочными сетками. Все это немного напоминало Италию, вернее, почти Италию, как в стихотворении Катаева:

«Почти Италия, кривой маслины ствол, и море, ровное как стол».

Я побродил по мелководью, а потом сел между двух дюн. Мерцающее море. Легкий бриз. Солнце в пальмовых листьях. Следы от моих мокрых ступней, быстро высыхающие на горячем песке.

Теперь мне было начхать и на Латвию, и на Союз: ничто больше не имело значения. Какое мне дело до них до всех, а им до меня? Хотелось только одного: сидеть неподвижно и глядеть в никуда. Когда оказываешься на пути древних караванов или среди руин, которым уже несколько тысяч лет, то многие вещи, которые тебе казались очень важными, превращаются в ничто.

Пустыня лечит. И в первую очередь очищает от надежд, которые, как я уже понял, оставляют в душе огромные пустоты. Что-то такое об отсутствии надежд говорил Камю. Но я не мог вспомнить, что именно.

Море сверкало, отбрасывая трепетные блики на скалистые берега дальних островков. Облака, быстро увлекаемые ветром к горизонту, образовывали сияющие диковинные массы.

Цыганка как-то нагадала мне, что первую половину жизни я буду бороться с комплексами, а вторую половину – с последствиями своей победы над ними. Комплексы я одолел. Осталось лишь подождать продолжения сериала.

Я лег на спину и заложил руки за голову. Как там, у Артюра Рембо? Что-то о море и поэзии. Ах да, вспомнил: «Он был омыт поэзией морей». В точку!