Александр Саблин - Вредные привычки

Кондратьев прочистил горло:

– Нет.

– Ну, тогда докладываю. Все записи условно можно поделить на несколько частей. На те, что прямого отношения к тебе не имеют, и на те, которые запросто могут утянуть на дно не только тебя, но и броненосец «Потёмкин».

– Ты часом там не накурился? – со скрытой угрозой поинтересовался Кондратьев.

Вопрос звучал правомерно: в моем положении любой мог перегнуть палку.

– Думаю, что если до двух часов она тебе не позвонит, то нет.

Божья коровка осторожно переползла со стекла на мой мизинец.

– Где стрелка? – помолчав, спросил он.

– А вот по этому вопросу я тебе ещё перезвоню.

Кондратьев шумно сглотнул:

– Если это не пустой звон, десять американских кусков твои.

Я безуспешно дунул на прилипшие ко лбу волосы:

– Ты сам это сказал, – его реакция меня позабавила: десять кусков я мог получить от него только в одном месте – на кладбище для бездомных. – Короче, когда все будут в сборе, я тебе перезвоню, – поблагодарил я.

Добравшись до середины тыльной стороны ладони, божья коровка расправила крылья и попыталась взлететь. Ей явно не хватало веры в себя. Тем не менее с третьей попытки ей это все же удалось. Я повесил трубку и, подражая диспетчеру центра управления космическими полётами, прокомментировал: «Одна минута. Полет устойчивый».

Заехав на автомобильную стоянку, я поставил свою колесницу рядом с помятым «фордом» и заглушил двигатель. Среди выстроившихся в несколько рядов автомобилей «десятки» Кочетова не наблюдалось. Вероятно, так спешил, что проскочил мимо.

С расположенного за закусочной футбольного поля доносилась ненормативная лексика. В отличие от игроков высшего дивизиона, детки играли в футбол по-настоящему. Часы высвечивали сорок восемь минут одиннадцатого, но так как мы с Кочетовым часы не сверяли, то их показания можно было пока в расчёт не принимать.

Я промочил горло двумя глотками тёплого кофе, поймал на FM музыку и откинулся на подголовник. Кочетов был неправ. Может, у спецподготовки и есть минусы, но терпению она учит однозначно. Я столько раз в этом убеждался, что теоретически легко мог бы дождаться даже конца света.

«Десятка» Кочетова возникла в зеркале заднего вида бесшумно, словно поднявшаяся из морских пучин подводная лодка. Медленно проплыла вдоль стоянки и в метре от меня бросила якорь. Я оттопырил большой палец и понятным каждому свободному римлянину жестом показал Кочетову на сидение рядом с собой. Дважды повторять приглашение не пришлось.

На Кочетове была синяя футболка, серые брюки и бежевые плетёные мокасины. По салону поплыл тяжёлый парфюмо-табачный запах. За прошедшую ночь круглое лицо оперуполномоченного заметно припухло и подурнело.

Мы обменялись с ним сдержанными приветствиями.

– Пристегнись, – сказал я, – проскочим в одно место.

– Это куда?

– Рядышком, приедем, расскажу.

Кочетов обеспокоено покрутил головой:

– Надолго?

– Лет на двадцать, – пошутил я.

Кочетов уперся ногами в пол и уселся поудобнее:

– Через час мне нужно быть в ГУВД.

– Будешь.

Я вырулил на проспект и без особых приключений доставил Кочетова к дому Климентьевой. Широкий двор пятиэтажки показался мне уже почти родным.

– Прямо перед нами домик, в котором располагаются трёхкомнатные апартаменты госпожи Климентьевой, – проинформировал я опера, – насколько я помню, подаренные ей господином Чугуновым в двухтысячном году.

Реакции не последовало. Мы выбрались из машины и молча поднялись на третий этаж. Оставленный мной маячок находился на месте. Я открыл замок и, придержав дверь, впустил опера в пропахшую косметикой прихожую.

– А где хозяйка? – озираясь по сторонам, поинтересовался Кочетов.

– Подсчитывает на вилле убытки после смерти Чугунова, – буркнул я. – Идём.

Я провёл Кочетова в гостиную и, усадив за журнальный столик, на котором одиноко скучала корзинка с грецкими орехами, достал из бара пару стаканов и бутылку коньяку.

Кочетов нахмурился:

– Я при исполнении не пью.

– Ну, не с самим же собой мне чокаться, – пристыдил его я.

– Только чисто символически, – не стал он упрямиться.

Жизнь с символами, как и символическое времяпрепровождение, всегда казалась мне странным занятием.

Я чокнулся и, не дожидаясь, когда он символически осушит свою порцию, выпил. Винный букет оказался так себе. Кочетов крякнул в знак солидарности со мной и с хрустом раздавил в ладонях орех.

– Ты уже занёс меня в картотеку? – поинтересовался я.

– Хочешь поговорить о денежном довольствии?

– О выдвижении на Нобелевскую премию.

– Соскучился по шведскому королю?

– По королеве. Всплыли видеозаписи первых шагов, борьбы за место под солнцем наших общих друзей. Кодовое название «Мечта прокурора». Что делать будем?

Кочетов бросил на меня недоверчивый взгляд:

– А поконкретней?

– Видеозаписи дел и делишек господина Кондратьева и господина Бадуладзе.

– Ты сам их видел или транслируешь плоды больного воображения подружки Чугунова?

Я выбрал орех покрупнее и тоже раздавил в ладонях:

– Ты с видеозаписями когда-нибудь дело имел?

– Однажды приходилось.

Глядя ему в глаза, я усмехнулся:

– Да, Чугун ещё тогда знал, как вас всех повязать. Надо заметить, что ты на них тоже смотришься не последним лаптем.

Я думал, что наш разговор получится все же менее эмоциональным. Видимо, «двойное гражданство» – нелёгкий крест даже для супергероев. Во всяком случае, Кочетову лишь самую малость не хватило, чтобы доказать мне мою неправоту. Хотя его попытка ударить головой мне понравилась. Оперу просто не хватило оперативности. Пренебрежение физической подготовкой ещё никому не шло на пользу. На его фоне мой апперкот несомненно выглядел весомым аргументом в пользу здорового образа жизни.

– Вот те и раз, – сказал я, поправляя под ним подушку, – осведомитель докладывает оперативному работнику о том, что с этой минуты мафия у него в руках, а тот вместо благодарности пытается нанести ему тяжкие телесные. Такой поступок мало того что несправедлив, он к тому же ещё и наводит на определенные размышления. И думы эти явно не в пользу оперативного работника.

– Чего ты хочешь? – пытаясь сесть, злобно прошипел Кочетов.

– Того же, что и все прогрессивное человечество: хлеба, зрелищ и наслаждений, – я обвёл взглядом комнату. – А ты что подумал?

Заняв вертикальное положение, Кочетов осторожно потряс головой:

– А у разбитого корыта остаться не боишься?

– Это ты зря, – сказал я, – к неординарным действиям человека побуждает лишь очень серьёзная мечта.

Кочетов скорбно вздохнул и попробовал усесться поудобнее: