Владислав Зубченко - Рождённые огнём. Первый роман о российских пожарных…

А наутро в караул ворвался разъярённый Бодров.

– Становись, мать вашу! – заорал он не своим голосом. – Становись все разом! Мартынов, Петров – туда же подите вместе со всеми!

Отвыкшие от такого гнева бойцы во главе с помощниками вмиг вытянулись вдоль повозок, не зная ещё, что за злая муха и в какое место укусила брандмейстера в это холодное утро.

– Вы что, братцы, вы что творите-то, а? – начал ходить, заложив руки за спину, вдоль строя Бодров. – Не ведаете ещё? А я ведаю! Ведаю, что вчера из дома купца Харламова, где пожар гасили, пропали золотые червонцы, каменья драгоценные из шкатулки и брегет золотой с цепочкою.

Мартынова обдало холодным потом. Он чуял позор, оттого что командовал вчера на том пожаре. Стоявший рядом Петров тоже замер навытяжку – чего ждать дальше?

– А ну, все в казарму идём, сейчас уж городовые будут, – отрезал брандмейстер. – Выверну наизнанку каждого – обиды не держите. Или кто сам сказать сейчас хочет?

Он с надеждой оглядел подчинённых. Те выглядели растерянными, но в глазах их начальник не увидел ни испуга, ни желания спрятаться за спину. Бодров и сейчас не верил, что это его пожарные – грабители и мародёры, не побоявшиеся бога, нарушившие честь, запятнавшие собой всю часть и всех своих товарищей. Брандмейстер первым вошёл в казарму с тяжёлым сердцем.

– Доставайте всё, как на духу, – глубоко вздохнув, сказал Бодров. – И карманы тоже. Ежели кто не хочет перед товарищами – неволить не могу. Пусть городовые своё дело делают.

Пожарные не спеша стали выгребать из походных мешков и коробов, стоящих у кроватей, свои нехитрые пожитки. На свои двадцать рублей жалования каждый из них нажил немного. Пара нательного белья, свежие порты, простые походные иконки. Кто-то выложил перед собой деревянную резную ложку, кто-то – оловянную кружку, отмытую и припасённую до очередных празднеств. Никто не упрямился, как и всякий смиренный русский человек, понимая, что кого из них станут казнить, а кого миловать будет решено без их участия. И оттого, глядевшему на всё это Бодрову, стало нестерпимо стыдно и больно. Он отвернулся, чтобы не видеть всего, дав знаком Мартынову и Петрову команду досматривать вещи бойцов.

Спустя пару минут всё, вытряхнутое из мешков и коробов, лежало перед глазами помощников. Последним возился Дегтярёв.

– Ты чего там, Захар? – окликнул его Мартынов.

– Как же это, как же… – не своим голосом вдруг прошептал Захар.

Все окружили его. На ладони Дегтярёв держал два царских золотых червонца, только что вынутых им из мешка. Захар обвёл взглядом товарищей. Те опустили глаза. В казарму как раз вошёл полицмейстер в сопровождении двух городовых. Захар так и держал на ладони червонцы.

– Вот Вам крест, Ваше высокоблагородие, – обратился он, белый как мел, к Бодрову. – Не моё это. Откуда взялось, знать не знаю. Вот вам всем крест мой.

– Они, Ваше превосходительство, – сказал один из городничих. Подойдя к Дегтярёву, он забрал у него краденые золотые и рассматривал их со знанием дела. – Из того самого золота, что с новых Ленских приисков добыто.

Полицмейстер Рукомойников взял червонцы, покрутил их в руке и кивнул городничим.

– Ну, пойдём, братец, – положил городничий руку на плечо Дегтярёву. – Поспешай.

– Вот вам крест, братцы, не брал я, – шептал, еле передвигая ноги, Захар. – Не думайте худого обо мне, не брал я.

Рукомойников подошёл к Бодрову. Брандмейстер стоял, всё так же отвернувшись к стене, ещё не веря в происходившее. Лицо его не выражало ровным счётом ничего, кроме опустошения и какого-то бессмысленного разочарования во всём.

– Вот что, Степан Степанович, завтра же с утра пожалуйте ко мне, – попросил полицмейстер….

Наутро Ольга пришла в часть и вызвала Мартынова. С того званого ужина они виделись уже несколько раз, и после испытанной взаимной симпатии отношения их развивались. Они оба искали поводы для встречи и оба же непременно находили их. Будь то случайные свидания быстро темнеющими вечерами на зимних городских улицах или в городской библиотеке.

– Николай Алексеевич, никак в толк не возьму, что с батюшкой стало, – с тревогой в голосе начала она разговор. – Вернулся вчера чернее ночи, молчит – слова за весь вечер не вымолвил. Вот и теперь думаю – идти к нему или нет?

– Успокойтесь, Ольга Степановна. Так, по службе это, мелочи всякие, – поспешил сказать Мартынов. – С визитом к батюшке погодите пока. Образуется всё, непременно образуется.

– А где же ваш Захар хромой, что так меня встретил тогда? – заинтересовалась напоследок Ольга. – Вы ему передайте, что зла на него не держу совсем. Он, видно, человек-то хороший. С той поры, как завидит – кланяется издали уж.

– Передам, Ольга Степановна, непременно передам, – опустил глаза Николай, и на сердце его сделалось тяжело…

Тем временем Бодров был в кабинете полицмейстера Рукомойникова. Они служили вместе уже без малого лет десять, и начальник полиции знал брандмейстера как человека исключительной порядочности и верности своему долгу. И хотя в близких друзьях они не состояли, Рукомойников и сейчас верил Бодрову как самому себе.

– Брось убиваться, Степан Степаныч, – успокаивал он сослуживца как мог. – Не тебе ответ за него держать. Скажу тебе, что допрос будем чинить со всем пристрастием. Всё выведаем и про подельников его – один он не управился бы.

– Да не верю я, что Захар такое удумал, не верю, – вскинулся брандмейстер. – Понимаешь ты это, Пётр Петрович? Будь они прокляты эти червонцы, откуда они взялись у него? Где остальное успел припрятать и с чего вдруг эти оставил? Не сходится как-то.

Брандмейстер вдруг заметил на столе у Рукомойникова форменную пуговицу, чуть почерневшую, будто опалённую огнём. Он впился в неё глазами.

– Это вот на месте, где шкатулка с каменьями у купца стояла, нашли, – заметив интерес Бодрова, сказал Рукомойников. – Не знаешь, чья может быть?

Бодров лишь покачал в ответ головой: не знаю.

– Ладно, во всем разберёмся, Степан Степаныч, – отрезал полицмейстер. – Ты иди уже на службу, с богом.

Бодров ушёл, а полицмейстер тотчас же вызвал к себе помощника Исаева.

– Ты, любезный, сделай-ка то, что я просил тебя, да поскорее, – приказал он городничему. – Ответ мне нужен к исходу месяца – время не терпит. Как там наш вор, пожарный этот?

– Спокойно, вроде. Чего ему под арестом сделается, – ответил Исаев. – Сегодня же допросим как надо – всё и скажет.

– Ну-ну, – задумчиво протянул полицмейстер. – И принеси-ка мне бумаги те, про которые я говорил.

– Сию минуту, Ваше превосходительство…

К вечеру Дорофеичу стало хуже, пальцы распухли и почернели. Приехавший лекарь немедленно отправили его в больницу. Уходя, Макар прижал к себе Кузьму и поцеловал его в пушистую кошачью морду. Когда он вышел за ворота, Кузьма ещё долго бежал следом, жалобно мяукая, думая, что так полюбившийся ему Макар уже не вернётся обратно…