Константин Шахматский - Неуловимая бестия

– Ну и мастер вы, Трофим Тихоныч. Право слово, так ловко выкрутить! – улыбнулся Мельников, – Как бы там ни было, наш сегодняшний визит к вам должен принести определенно положительный результат. Например, найдем за печкою фальшивые денежки. Вон чиновника из Вятки прислали, и не просто так. Смею вас заверить, что у господина Салтыкова исключительных нюх на подобного рода делишки, даром что молод. Он уже не одно дело раскрыл и исколесил по нашим губерниям изрядно. Честнейший человек.

Старик пожал плечами и тихо сказал:

– Пущай ищет.

– Да-да, уж он обязательно найдет, будьте покойны… А книжки свои раскольничьи можете и дальше читать сколько вздумается, лишь бы господин Салтыков у вас из чуланчика станок печатный не выудил.

Старик кивнул:

– Что найдете, все ваше.

И про себя добавил чуть слышно:

– Мне чужого не надо.

***

Долгое отсутствие денег определенно портит человека. Все свое время он тратит на поиски заработка. Зарабатывание денег становится смыслом и единственным наполнением жизни. Постепенно человек замыкается на себе и своих сиюминутных потребностях. Свои собственные потребности выступают на передний план. Как следствие – человек перестает замечать окружающих.

После смерти матушки Аверкиев вздохнул с облегчением. И не только потому, что матушка, наконец-то отмучалась. Иван Александрович почувствовал крылья, которым раньше не давали расправиться заботы о хлебе насущном и чувство сыновнего долга к родительнице. Теперь же он мог делать все. А главное, – не задумываться о последствиях. Того якоря, тех железных цепей, что приковывали его к дому, не было. Смерть матери, если честно, и подвигла его на предательство. На кражу, если быть точным, государева золота.

Сразу после кражи он еще испытывал ничтожные угрызения совести. Дальше было проще. Заручившись поддержкою друга, Аверкиев тратил не задумываясь: вино, случайные женщины. Хорошо не дошло до карт, иначе как знать, удалось бы ему приступить к осуществлению заветного плана? А именно – сделать предложение руки и сердца Анне Ильиничне.

И вот, настал тот день, когда откладывать более стало нельзя. И он засобирался.

***

Тем же утром оба чиновника сидели в кабинете Мельникова с обсуждением не только результатов ночного следствия. Вопреки приподнятому настроению Павла Ивановича, Салтыкову же, как будто, нездоровилось. Сидел он в пальто, не раздевшись. Помешивал чай, и отрешенно смотрел в стопку бумаг на столе.

– Ну, что скажите, Михал Евграфыч? – спрашивал Мельников, расположившись в кресле со своим стаканом чаю.

– Сегодня же составлю рапорт листов на десять и отошлю в канцелярию, – отвечал недовольный чиновник.

– И то правда, за два дня столько обысков провели, а похвастаться нечем.

– А Ситникова этого, собаку, – сгною на каторге!

– Ну, полно тебе, Миша. Нельзя же так верить людям. Ужели первый раз обманывают?

Салтыков кивнул, продолжая глядеть в стол.

– А меня больше Трофим Щедрин заинтриговал. Этакий скопидом. Этакий ревнитель древлего благочестия, для которого вера сия – лишь прикрытие. Так ведь и не раскололся, – раскольник.

Павел Иванович усмехнулся собственному каламбуру.

– А как он лихо про братьев православных загнул, пока вы там печатный станок разыскивали! Газет, что ли, начитался, старый хрыч?

Салтыков перевел взгляд на товарища и произнес:

– Не понимаю я тебя, Павел Иванович.

Мельников усмехнулся:

– Это почему?

Салтыков устало выдохнул:

– С одной стороны ты все правильно делаешь. Смотришь вперед, в угоду государственным интересам действуешь. Наверное, и размышляешь соответственно. Мол, раз поставили тебя на эту должность – исполняй. Да не абы как, а с непременным усердием. Ежели Государь сказал, что нам нужны Балканы, значит так оно и есть – нужны. И даже задумываться не стоит: зачем?

– Так-так-так, – мысль Салтыкова явно заинтересовала Павла Ивановича.

– C другой стороны, – продолжал тот, – начинаешь цацкаться с этим Щедриным. Что-то объясняешь ему, пытаешься доказать. Но разве с самого начала не понятно, что с ним такой номер не выйдет. В душе он насмехается над тобой, уверенный в своем превосходстве. Будто бы обладает какой-то важнейшей тайной, о которой тебе не ведомо. И с его точки зрения, факт обладания ею, возвышает его относительно прочих на высочайший уровень. Да будь ты хоть генералом, для него ты останешься жалкой помехой к собственной цели, к которой он идет очень даже уверенно, потому что видит ее, потому что знает, что нужно делать. Я могу предположить, что Щедрину дьявольски повезло, что мы ничего не нашли. Но, с другой стороны – мы и не могли найти, потому что такого поворота событий изначально не предполагалось.

– Хочешь сказать, что кто-то предупредил?

– Нет. Хочу сказать, что станка у него не было. Вот ты: умный человек, гораздо опытнее меня, ты можешь предположить, что розыски печатного станка, это ширма. Предлог. Обманное движение. Приманка, следуя за которой такие как мы, выполняем работу, о результатах которой даже не подозреваем. Я ни за что не поверю, что ты Паша, никогда не задумывался над этим вопросом.

– Э-ка тебя занесло, брат, – хмыкнул Павел Иванович, – Отчего подобные мысли в голову лезут? Уж не заболел ли? Наверное, заболел. Вижу – знобит.

Салтыков покачал головой.

– Прозрел я. Или устал. Сам не знаю. Раньше себя жалел, хныкал. Теперь – нет. Злоба какая-то появилась необъяснимая. Да не уходит, а копится. Вот смотрю я на человека, а вижу в нем лишь препятствие. Порою так и хочется на пустом, казалось бы, месте, какой-нибудь допросец с пристрастием учитить.

– А-а-а-а, ты про это, – Мельников провел ладонью по гладко выбритой щеке, – Видел я как ты Щедрину вмазал.

– Вот именно, – кивнул Салтыков, – Знал бы ты, Паша, как надоело мне все. Второй год этим делом занимаюсь. Даже отказаться пытался, ан – нет. Обязали ввиду моей особой, видите ли, сообразительности.

– Шутишь?

– Если бы, – Салтыков вздохнул, пропуская сарказм товарища, – Уже не одну тыщу верст исколесил по губерниям, рапортов триста накатал, и еще, чувствую, написать придется.

Мельников хмыкнул:

– И народу арестовал предостаточно.

– Какой там народ! Ладно бы душегубы всякие, а то половина из них – старики да старухи древние. Им бы дома сидеть, с внуками нянчиться. Ан нет, – одна дорога у меня для них, – в кутузку! Думаешь, поделом?

– Шутить изволите? Молва о подвигах ваших служебных, Михал Евграфыч, и до наших мест докатилась.

– Не уж-то? – отмахнулся Салтыков.

Мельников утвердительно кивнул:

– Дескать, разъезжает по здешним губерниям некий чиновник с особо секретным министерским поручением. Где какой непорядок обнаруживает – карает нещадно. Взяток не берет. Рапорты из каждого города отсылает пачками. А главное – сам-то он – под надзором за политику!