Константин Шахматский - Неуловимая бестия

Мельников отхлебнул с ложечки, внимательно посмотрел на товарища и продолжил:

– Все тебя боятся, Мишенька!

– Думаешь, слава меня интересует?

– Думаю, выслужиться желаешь. Прощение государево вымаливаешь. Скажи спасибо, что не отдан ты в солдаты за свои вольнодумства, не упечен под пули на Кавказ. А Вятка по сравнению с Сибирью – рай земной.

– Может и так… Да ведь и сам-то ты недалеко от меня ушел. До Шадринска! Сколько тебе дали: год, два?

– Все-то ты знаешь, Миша! – иронично воскликнул Мельников, – Да, представь себе, я такой же чиновник особых поручений при министерстве, такой же негодяй по приказанию. И так жизнь наша с тобою устроена, что никуда от этого не денешься. Кстати, и наши собственные соображения по поводу истинных манипуляторов, желания которых мы исполняем, никого не интересуют. Лично я успел убедиться в этом на собственных шишках, о которых ты только что пытался так неудачно пошутить. Пойми, жизнь вокруг меняется, а вместе с нею меняются и наши взгляды на незыблемые, казалось бы, истины. Сегодня ты, к примеру, с раскольниками борешься, а назавтра, коль прикажут – защищать начнешь. Причем, по собственному вновь приобретенному убеждению. Разве нет? Вот ты спрашивал меня давеча, почему мы по второму кругу за разорение скитов принялись?

– Да, спрашивал.

– Так я открою тебе тайну. И может статься, что той же самой тайною обладает и наш старикан? Поэтому так ведет себя.

Мельников убрал недопитый чай, поднялся из кресла, и переставил его поближе к столу, за которым сидел Салтыков. Сев в него, поманил пальцем Михаила, чтобы тот наклонился к нему еще ближе.

– В некоторых догадках ты прав, – сказал Павел Иванович, – Не столько ради поиска печатного станка и фальшивых ассигнаций мы сюда приехали. Это лишь одна из задач. Расчищая место для официального православия, переворачивая с ног на голову уверенных в своей неистребимости раскольников, мы готовим почву и создаем предпосылки для грандиознейших перемен, которые вот-вот наступят, благодаря высочайшему соизволению нового Государя Императора.

Салтыков, внимавший каждому слову товарища, резко выпрямился и выдохнул. Откровение Павла Ивановича оказалось весьма неожиданным. Неожиданным потому, что услышать он собирался совсем не это.

– Для сильного государства нужна одна религия, один царь, одна политика. Согласен? Три вещи вместе – это власть. Три вещи вместе нужны чтобы держаться прочно. Однако, нужна и капля, которая переполнит реку и даст ей движение.

Салтыков замотал головой:

– Не понимаю, о какой капле ты говоришь.

– Я говорю о толчке, который взбудоражит нашу устоявшуюся действительность, и даст возможность для дальнейшего развития.

Теперь Павел Николаевич сам выпрямился в кресле, предвосхищая вполне закономерный вопрос со стороны Салтыкова.

– Если ты думаешь, что я какой-нибудь масон или революционер – ты ошибаешься. Есть другие мирные способы изменения мироустройства. Я сам до недавних пор не подозревал об этом, потому что искал совсем в другом месте.

– Какой же способ?

– Объясняю. Движение – это жизнь. Застой – это смерть. Те же раскольники не только держат деньги в кубышках, но и пускают в оборот. Но только оборот этот происходит среди сравнительно небольшого числа людей, и в таком же ограниченном пространстве. Его границы – наше государство и соседние страны в меньшей степени. А что если расширить его? Но для этого нужно стать открытым для остального мира. Однако, нельзя пустить в дом чужого человека и сказать ему: делай что пожелаешь.

– Какой же выход?

– Устроить собственную страну по образцу соседей.

– Но разве у нас не так?

– Так, но не совсем. Мы до сих пор храним самобытность, которой, по моему мнению, слишком много. Для быстрого развития необходима упрощенность, ведь самые надежные механизмы есть самые простые. Чем больше деталей, тем больше причин для поломки. Согласен?

– Ну-у, это как посмотреть. У меня, к примеру, часы…

– Погоди. Часы-то у тебя чьи?

– Английские.

– То-то же.

Мельников улыбнулся.

– К примеру, в Англии есть крепостное право?

– Нет. Но там и земледелия нету.

– Зато какие финансы и промышленность, до недавнего времени…

– Была, – уточнил Михаил.

– Не важно! Я для примера сказал.

Салтыков с недоверием посмотрел на Павла Ивановича.

– Ты намекаешь на то, что скоро уберутся лишние детали?

– Именно.

– Для того, чтобы расширить денежный оборот?

– Да. На ярмарках, где много народу, стоят большие карусели.

– А где взять деньги, когда простой народ, скажем прямо, не богат?

– А вот над этим мы как раз и работаем.

Павел Иванович сложил руки на коленях и с улыбкою произнес:

– Я вообще удивляюсь, почему ты затеял этот разговор, когда сам уже давно задействован в изыскании средств. Сам же рассказывал мне о сибирской командировке. Забыл? Нет, ты определенно не здоров. Прими лекарства и отдохни.

Мельников поднялся из кресла, давая понять, что разговор закончен и ему необходимо куда-то спешить.

– Ну, хватит. Совсем ты, гляжу, расклеился. Надумал проблем, и сокрушаешься. Давай, вечером у меня.

– Всенепременно, – отвечал Салтыков, принимая на своем плече дружеское похлопывание товарища, – Буду в шесть, только с рапортом закончу… Ежели не возражаешь, воспользуюсь твоими кабинетом и чернилами.

Мельников кивнул.

– А ты когда отъезжаешь?

– Завтра.

– В Нижний?

– Да, – задумчиво отвечал Салтыков, – Не знаю, правда, скоро ли буду там. А что?

– Ну-у, я-то, пока, здесь останусь. Надобно кой-какие сведения подсобрать. Опосля уже в Петербург двинусь для личных объяснений с министром. Кстати, о нашем разговоре – никому. Я и так слишком много тебе рассказал. Сам понимаешь – дело секретное.

– Понимаю, – кивнул Салтыков, вымученно улыбаясь.

– И вот еще что! – спохватился Мельников на выходе, – По всей Нижегородской губернии раскольников этих я 170 тыщ насчитал! Справишься?

Салтыков промолчал.

– Ну, ежели что, обращайся! Помогу чем смогу!

И неспешно удаляясь по коридору, Павел Иванович громко и нараспев, словно бы в шутку, продекламировал: Христианского благоче-е-естия ревнителям и защитникам Христовой Це-е-еркви и всем православным христиа-а-анам пода-а-ай, Господи, тишину и благоде-е-енствие, и изобилие плодов земных, и многая ле-е-ета!

– А я слыхал, поймали тебя, Гаврила Степанович.

– Врут, сволочи.

Мельхиседек вырвал из рук нерасторопного официанта порцию супа и водрузил перед собою, намереваясь поскорее отужинать. Склонившись над дымящейся тарелкою, втянул ноздрями непередаваемый запах адского бульона, и тут же запустил в него ложку, так он был голоден. Возможно, в другое время на варево из бычьих голов он не взглянул бы и вовсе, но теперь обыденная пища обитателей петербургских низов показалась ему вкусной и привлекательной. Сидящий напротив блондин, в цветастом жакете и прилизанными волосами, с интересом наблюдал, как бородач усердно работает челюстями и причмокивает.