Поль Монтер - Мельница Ранкура

Наконец, одна из ночей ознаменовалась появлением на небе нового месяца, и Симон, превозмогая слабость, поднялся с лежанки.

– Ну что ж, Роби, нам пора.

С огромным трудом Роберу удалось вновь спуститься в подземелье. Старик едва шевелил ногами, буквально повиснув на своём провожатом. То и дело путникам приходилось останавливаться, дабы больной немного перевёл дух. И каждую передышку Ранкур торопливо припоминал очередное наставление, проверяя, не позабыл ли чего Робер и не упустил ли сам Ранкур что-то важное.

– Вы только зря тратите силы, Симон, ― тяжело дыша от усталости, пробормотал подросток. ― Неужто думаете, я такой дурак, что стану носиться по деревне в волчьем обличии и пугать крестьян? Или побегу в часовню на исповедь?

– Ах, Роби… ― Старик усмехнулся и вздохнул. ― Уж больно ты горяч, пожалуй, все мои наставления вылетят из твоей ветреной головы через пять минут после моего ухода. Мне искренне не хотелось бы стать причиной твоей ранней гибели. А с таким норовом, как у тебя, есть все шансы угодить в переделку. Обещай, что пробудешь на мельнице хотя бы год. О большем и не прошу.

И Робер совершенно искренне дал обещание, ведь в ту минуту он и сам верил, что так и случится.

Наконец путники добрались до ниши, где покоился гроб. Юный граф внезапно помрачнел и сжал губы. Если прежде его интересовало лишь очередное захватывающее приключение в новом облике, то сейчас он отчётливо понял, что видит Ранкура последние минуты. Жалость охватила подростка целиком, к глазам подступили слёзы. Господь милосердный, что за участь вечно терять тех, кто тебе дорог! Симон вскинул потухший взгляд, и бледное лицо его порозовело.

– Мальчик мой, ― мягко произнёс он. ― Не стоит жалеть обо мне. Я действительно отжил своё. И, пожалуй, даже не надеялся, что помру не в одиночестве. Веришь ли, Роби, так хорошо мне было только в ранней молодости, когда я верил, что обрету любовь и семейный очаг. ― Но тут голос старика прервался, он вздрогнул всем телом, и бледность вновь залила морщинистое лицо. ― Проклятье, я слишком разговорился, а время уходит. Надо спешить, иначе ничего не выйдет. ― С этими словами он вынул кинжал и полоснул себя по запястью.

Сердце Робера отчаянно застучало, на лбу выступили капли пота. Будто только теперь он оценил всю серьёзность происходящего. Протянув старику руку, он едва не лишился чувств, так сильно кружилась голова. Боль от пореза на мгновение вывела его из этого состояния. И он решительно соединил руку с рукой Симона. От прикосновения рана словно вспыхнула огнём. Робер часто задышал, пытаясь не вскрикнуть. Внезапно неожиданно твёрдый голос старика эхом разнёсся по всему подземелью.

– Робер Антуан Монтель де Клансье, добровольно ли твоё решение?

– Да, ― с трудом разлепив губы, произнёс подросток.

– Принимаешь ли мою кровь как свою?

– Принимаю…

Робера бросило в жар, лицо раскраснелось. Дурнота подступила к горлу. Он ухватился за край гроба, в попытке унять дрожь, и закрыл глаза. Спустя минуту силы постепенно вернулись к нему. Подросток медленно открыл глаза, в страхе повторения приступа, и с удивлением увидел лежащего в гробу огромного волка. Дыхание зверя было прерывистым, мощные лапы едва заметно подёргивались. Не осознавая происходящего, Робер легонько прикоснулся рукой к волчьей шкуре. Ему казалось, что он видит странный сон. Ибо всё, что произошло, никак не могло походить на реальность. Юный граф отступил и прижался спиной к чуть влажной прохладной стене. Стало быть, всё наяву: и скудный свет факела, и замшелые балки, подпирающие своды подземного хода. Он вернулся к гробу и вскрикнул от неожиданности. Перед ним не было умирающего зверя, что с хрипом втягивал воздух. В гробу лежал молодой мужчина весьма приятной наружности с иссиня-чёрными густыми волосами. Так вот каким был Симон Ранкур, оборотень-отшельник! Силы небесные, он действительно хорош собой и теперь легко поверить, что он был привлекателен для женщин. До слёз жаль, что такой красавец так и не смог обрести семейного счастья.

Робер продолжал рассматривать оборотня, не в силах соединить его образ со стариком Ранкуром. Еле слышный голос заставил его очнуться.

– Роби… вложи мне в руку своё распятие, тебе… тебе ведь оно больше не понадобится… А мне даст надежду хотя бы… мельком повидать мать…

Робер поспешно сорвал с шеи крест и вложил в прохладную руку Симона.

– Благодарю тебя… сынок… прощай, ― прошелестел Ранкур.

По длинной галерее пронёсся ветер, заставивший заметаться пламя факела, и крышка гроба возле стены едва не рухнула на землю. Подросток успел подхватить её и рывком опустил точно на гроб. В это мгновение он даже не удивился, что в одиночку расправился со столь тяжёлым предметом. Дальше он действовал совершенно спокойно, словно ремесленник, что привык хорошо исполнять свою работу. Выбив один из столбов, поддерживающих свод, он ловко увернулся от земли, мигом засыпавшей нишу. И, только бросив взгляд на груду влажной земли с торчащими корешками и бледными травинками, он осознал, что Симона Ранкура нет более и, присев на корточки, Робер зарыдал, словно все чувства проснулись в нём сию минуту. Он и сам не мог вспомнить, сколько просидел, скорчившись в сыром и прохладном подземелье. В сердце его поселилась пустота. Робер зачем-то размял в руках комок земли и после прижал его к свежей насыпи, словно вновь прощаясь со стариком.

– Покойся с миром, Симон Ранкур, ― охрипшим голосом произнёс он и, взяв факел, отправился прочь. Оказавшись в жалкой комнатушке, подросток равнодушно заметил, что огонь в очаге давно погас. Он взял бутыль сидра, заткнутую не слишком свежей тряпицей, и, бросив взгляд на оловянный стакан, поднёс горлышко бутыли к губам. С наслаждением ощутив, как прохладный напиток щекочет горло, Робер внезапно усмехнулся, рискуя захлебнуться. Силы небесные, кто мог представить всего лишь полгода назад, что избалованный и обласканный судьбой, окружённый любящей роднёй сын благородных знатных сеньоров будет вот запросто тянуть деревенский напиток прямо из горлышка, стоя посреди заброшенной мельницы? Одетый в неумело перешитую блузу и подвязанные верёвкой штаны. Экая жалость, что у Ранкура не было хотя бы осколка зеркала. Должно быть, он ужасно выглядит. Робер оглянулся, и при виде медного блюда глаза его сверкнули. Протерев рукавом донышко, он приблизил лицо, стараясь поймать своё отражение. Покрытое мелкими царапинами блюдо едва отразило подростка с длинными густыми волосами, небрежно спадающими на плечи. Надо же, в его облике мало что изменилось. Тот же отцовский подбородок с ямочкой, пухлая нижняя губа, как у матери. Постойте-ка, глаза! Да, да, взгляд Робера стал совершенно иным. Он как будто стал жёстче. Подросток с удивлением отметил, что в нём точно появилось нечто хищное. Он не мог понять, что именно делало его глаза не такими, как прежде, но с полной уверенностью понял одно: теперь его взгляд в точности напоминал пронизывающий взгляд Симона.