Павел Годун - Обезличенная жизнь

– Да, что-то с современными взглядами у нас не получается. Эти патриархальные понятия давно уже не в моде, они никого не интересуют, разве что каких-нибудь фанатов старины, – объяснил он свою позицию и добавил: – ну и что мне делать?

– Даже не знаю. Ты же сам говоришь, что я плохо разбираюсь в нынешней жизни и с трудом понимаю, откуда у вас там берутся деньги.

– Ладно, понятно. Как говорится, утро вечера мудренее. Уже поздно, пойду спать. Завтра уеду пораньше.

Заснуть удалось не сразу. Беспокойные мысли прогоняли сон. Он понимал, что остается слишком мало времени, чтобы добыть деньги. Скорее всего, придётся держать ответ. Об этом он старался не думать. Что его ждало в этом случае? Его воображение подкидывало сценарии один страшнее другого. Чудились какие-то мерзкие бандитские рожи, которые пытались его поймать и требовали денег, причём всё больше и больше. В своей дремоте он видел их почти реально и даже пытался им что-то объяснять. Борясь с кошмарами, он как-то незаметно уснул.

Утром его уже ждал завтрак и, как всегда, заботливая и приветливая мама. Он зашёл на кухню и сел за стол, упёршись взглядом в поставленную перед ним тарелку без всякого интереса и аппетита.

– Что ты думаешь делать? – спросила она. – Я очень беспокоюсь за тебя, практически всю ночь не спала. Даже не знаю, что ещё предложить и чем помочь.

– Да ладно, мам, как-нибудь выкручусь! Не беспокойся, не впервой! – взбодрил он больше себя, чем её.

Быстро позавтракав, он стал собираться уезжать.

– Всё, пока! Я позвоню! – бросил он напоследок, выходя за дверь.

– Да, хорошо. Счастливого тебе пути, дорогой мой! – суетилась она у двери, провожая его и не зная, когда увидит его в следующий раз.

А он возвращался туда, где непременно должно было состояться неприятное для него событие – развязка этого, как казалось, тупикового положения. Выйдя из автобуса, он даже не знал, куда идти дальше и что делать. Он просто брёл по улице. Город просыпался. Мелкие торговцы уже подняли, словно веки больших глаз, оцинкованные ставни своих уличных ларьков и зазывали купить кто цветы, кто перчатки или очки, кто уже готовый утренний фастфуд. Толпа двигалась двумя встречными курсами, и трудно было вовремя увильнуть, чтобы не столкнуться с кем-нибудь плечами. Этот людской поток постепенно редел, отрывая от себя исчезающие на пешеходных переходах, в дверях магазинов и подворотнях движущиеся ручейки, и в пределах видимости распадался на отдельные группы, пары и одинокие фигуры. Каждый шёл своим, известным только ему, курсом. Какие заботы выгоняли всех этих людей из своих тёплых квартир в эту толкотню?

Он следовал в толпе, как какое-то инородное тело, совершенно не соблюдая её скоростной ритм, и оттого его кидало из стороны в сторону, словно маленькое судёнышко в океане, от постоянных ударов в плечо. «Куда прёшь?!» – то и дело слышалось со стороны, но он не реагировал и продолжал брести, нарушая законы этого вечного уличного хаоса. Внезапно почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Он повернул голову и встретился взглядом с глазами человека, сидящего в инвалидной коляске.

Такие люди, просиживают целыми днями на улице в ожидании подаяния. Прохожие привыкают к этому зрелищу и чаще всего идут мимо. Он поступал так же, но сейчас на него посмотрели по-особенному. Казалось, что если бы этот человек мог ходить, то накинулся бы на него с приветственными словами и объятиями. Но нет, инвалид просто смотрел, слегка улыбаясь и показывая своим видом, что для него не существует никаких тайн.

Он подошел ближе к этому странному человеку, нащупал в кармане какую-то мелочь, сгрёб её своей пятернёй, и в тот же миг она со звоном рассыпалась в стоящей перед инвалидом коробке. Потом сделал пару шагов вперёд и вдруг услышал за спиной тихий голос: «Да воздастся тебе по делам твоим». Он обернулся, чтобы ответить, но человек в коляске с невозмутимым видом благодарил уже очередного подающего прохожего и не жалел при этом самых разнообразных эпитетов.

«Да ладно, буду я обращать внимание на всякую ерунду. Наверное, мне просто послышалось», – подумал он. Но все же слова эти показались ему весьма странными.

По телу пробежал легкий холодок, и руки невольно потянулись поднять воротник. Он уже выпал из общего потока, шёл, не выбирая пути. Кривые улицы то и дело приводили к развилкам дорог, и он, не задумываясь, поворачивал то налево, то направо. Собственно, и цели никакой не было, надо было просто идти навстречу надвигающемуся полудню. Он дошёл до городского парка, где наблюдалось оживление. Чем ближе он подходил, тем большая людская масса подхватывала его и направляла в нужном направлении. Наконец, показался ярко украшенный вход в парк. Праздник так и манил всех окружающих в гости. У распахнутых настежь ворот стояли парень и девушка в русских костюмах и зазывали прохожих, приглашая посетить праздник:

«Понятно, – промелькнуло в голове, – сегодня последний день Масленицы». Было время, когда он с родителями встречал этот замечательный праздник. Они любили приезжать в выходные дни из маленького городка и часто гуляли в этом парке. Тогда для него, впрочем, как для любого ребенка, привлекательной была внешняя сторона: сладости, игры, забавы, и всё без ограничений. Сегодня, наблюдая за народным гуляньем, он поймал себя на мысли, что ему совсем нет дела до этого веселья. Конечно, праздник существует давно, может быть, несколько веков, но теперь и праздник уже не тот. Не тот народ, не те песни, не те игры. Не тот размах. Разве можно ограничить Масленицу забором городского парка? Раньше, наверное, весь город в эти дни становился Масленицей. Закусить горячим блином – и на гулянье, в хороводы с весёлыми песнями, потом скатиться с ветерком по ледяной горке! А то и ледяную крепость с воротами соорудить, да устроить целую баталию с её взятием. Да, именно так и было. Общественные горы, качели, балаганы для скоморохов, столы со всякими яствами. Здесь торговый народ собирал дань с праздности и лени, здесь копейка ставилась на ребро. Не ходить на горы, не качаться на качелях, не потешаться над скоморохами, не вкушать сладких яств – значило в старину: жить в горькой беде, или быть старым, лежать на смертном одре, или сидеть калекой без ног.

А можно ли было отказаться от самого лучшего и разгульного катанья – в запряжённых лошадью санях? Представить только: девки и парни, усевшись гурьбой в сани, разъезжают по укатанной снежной дороге, под дугами звенят на все лады колокольчики. Молодежь распевает песни и веселит проходящий народ. Лошадь едва тянет эту весёлую ораву, часто останавливается и, прядая ушами, словно прислушивается к песням разудалых седоков. Но ей не дают застояться и дёргают за узду. Лошадь вздрагивает всем телом и медленно, шаг за шагом, сначала иноходью, потом переходя в галоп, набирает темп. От неё валит пар, ей тяжело, она задыхается, но везёт. А вот весёлая компания уселась в сани, запряженные целой тройкой лошадей. Это бесстрашные любители острых ощущений. Они требуют, чтобы кучер стегал и понукал лошадей и чтобы те неслись словно ветер. И вот со свистом и гиканьем летят по-гоголевски на запряжённой тройке. Куда несётся она?..