Игорь Олен - Войны инков. Incas

– Да ты колибри 47 47 Наименьшие из пернатых, эти колибри (Trochilidae) сверхсексуальны. , вождь! – старичок вдруг пристукнул себя в колено. – Бабник… Пригожа супруга тысяцкого?

– Уах! Стройная, как викунья! Белая, как снега! И очи – словно озёра; в них люди тонут, как в Урубамбе! Груди торчат, у пумы! Лона коснёшься – тысячу чаш испил!

Инка, выслушав, предложил: – Спасу тебя, хоть блудник ты последний. Выйдешь – иди ко дворцу направо; там попечитель Дома Избранниц, это мой шурин…

Так Пики-Чаки встал на путь вызволения из неволи дочери и жены Ольáнтая, самозванного инки.

Вздумавши в свой черёд примириться, вечером лидер «косы плетущих», старых родов то бишь, Титу Йáвар втихую шёл к Вождю Куско, и, укрываясь от соглядатаев, повернул в квартал иноземцев, где недовольно слушал речь варваров, обонял чуждый запах и раздражался видом плащей, туник, балахонов, мантий из тростника, шкур, перьев. Вверх по Ручью затем прошагал он почти что до Саксавáмана и, взглянув на гигантскую крепость, втиснулся в щель меж блоками в глубине переулка, там постучал; блок сдвинулся. Маршем лестниц он опустился с факелом… долго шёл… надавил рычаг… отвалясь, блок стал узким мостом из дерева над подземным, звенящим гулко ключом… В конце пути он протиснулся в низкий сумрачный зал из золота при светильниках. Все там бывшие обернулись. Чури Катáри молвил вставая:

– Мир тебе! Распри наших родов – тень случая, но вражда к полукровкам новой династии – чувство вечное!

Гость, согласно кивнув, уселся и осмотрелся. Все узнавались. Вон Анта Кéна, робкий, бездарный, но и тщеславный. Вдаль смотрел Рау-Áнка, старый советник и жрец Ольáнтая, муж суровый и гордый. Дальше столбом стоял вождь чилийский. Тумписец Кóхиль в вычурной шапке тихо шептался с чи́мусцем Чи, вельможей, кой тряс висевшей прямо под носом длинной подвеской. Дальше означилась Мама Вако в платье служанки. Вдруг прибыл инка из клана правящих, клана инка-панака – стриженный, импульсивный, встреченный возгласом:

– Апу Кáмак!

Тут же хозяин, Чури Катáри, начал: – Часто ли кондоры собираются? Но пришла пора! Срок решать, открывать ли створки нашей плотины.

– Честные, благородные! – крикнул Кóхиль, так и не принятый главным инкой и раздражённый. – Что словá? Лишь скажите, в пользу ли Тумпису, кой владычит над Севером, и его брату Чи́му, если высокий всесокрушающий океанский вал укрепит ручей ваших тщет?.. Кто Кóхиль? Он батаб из батабов! Он в Куско мёрзнет! Он вопрошает: чтó вы на Север пришли и в Чи́му, кою томите? Чи́му – брат Тумписа. Вот вам копья вражды, кусканцы! Плюс триста тысяч яростных копий – за Айавáкой! Инки, вы слышите?

Апу Кáмак, несдержанный молодой человек с норовистой нижней челюстью и надменный, хмыкнул: – Пусть царь твой шлёт войско, все триста тысяч против Империи. Я отдам Айавáку с чёртовой Чи́му.

– Кто ты – бог Солнце, что обещаешь? Дождь лил – пруд пучился, а в зной высох.

– Нет, ты неправ, батаб… – Титу Йáвар влез в сумочку за понюшкой пальцами. – Это принц Апу Кáмак, сын моей дочери Мамы Вако и сын правителя Тýпак Инки Йупанки. Сей Апу Кáмак будет на троне, коль победим. Обманем – Тумпис нас шапками закидает. – Старый политик громко нюхнул табак, бросив взгляд на огромную шапку тумписца. – Мы дадим вам весь берег к югу от Тумписа вместе с Чи́му Великой.

– Как?.. Неприемлемо… – прошептал Анта Кéна, ёрзнув и тронувши свою длинную, благородную гриву, знак древних кланов. – Как?!.. Апу Кáмака – главным?! Не понимаю я…

– Что, наместник Востока за всех сказал?! – взъерепенился старичок Вождь Куско. – Страны у моря – дивны, богаты; ими разбрасываться глупо! Ибо в Чан-Чане, – Чи мне не даст соврать, – мы в последней войне, вы помните, взяли золота столько, что хватит выстроить целиком Дом Солнца. Я, кроме прочего, мыслю там иметь вотчины. Ибо я – главный гриву носящих.

Чи́мусец Чи скривился, Кóхиль же фыркнул.

Вновь вступил Титу Йáвар, но на особом говоре инков:

– Будем горланить, как обезьяны, дабы все поняли, с кем связались? Будем твердить: всё наше и не уступим? – Он перекинул косы через плечо. – Нет: выгодней потерять ряд стран, но взять власть в свои руки! Мне и Востока будет довольно. Ты, Анта Кена, не удовольствуешься аймарцами и всем Югом, где ты наместник? Также Ольáнтаю, Рау-Áнка жрец, разве мало покажется взять женой Маму Вако, пальу Империи, дочь мою?

– Вместе с землями ванков, – та настояла, – чтоб опереть на них ножку трона будущего супруга; плюс земли Йýкай, чтоб не встречать препон посетить, коль вздумаю, Апу Кáмака, сына, будущего Владыку…

– Верхнекусканского лишь владыку, смею напомнить! – вмиг вскипел Вождь Кусканский. – Нижняя Óбщина будет наша, или, считайте, видите спины инков-гривастых… Что же друзья молчат? – перешёл он на руна-си́ми, общеимперский то есть язык (до этого, повторяем, споры шёл на тайном инкском жаргоне).

– Чили! – выкрикнул вождь чилийцев.

Чи́мусец Чи, мотнувши подвеской под вислым носом, медленно выпел: – Чи́мор Великий мыслит, как ему быть. С одной стороны, он в гневе; просит у Тумписа – у Великого Тумписа! – двести пять тысяч копий, дабы проделать с Городом то, что и он сотворил с Чан-Чаном, с нашей столицей. Вы ведь сожгли её… Но нужны прежде дочь, что в Куско в Доме Избранниц, и сын-заложник. Пусть их спасут всесильные – и царь Чи́мор Великий сразу начнёт бунт.

– Чили, – чилийский вождь крикнул, – наша! Я, Лаутаро, брат Тайлятаро, в Куско заложник, всё сказал.

Ибо, кроме стремления приукрасить столицу массами иностранных вождей, « сим способом береглись от бунтов, так как империя была длинною. Много стран находились в тысяче лиг от Куско; были огромные, агрессивные, вроде Киту и Чили. Инки страшились, что, по причине как расстояния до тех мест, так сил жителей и их варварской дикости, те державы могли бы восстать однажды; а в этом случае они запросто столковались бы, дабы вместе напасть на центр. Это стало бы грозной, смертной опасностью и, как знать, привело бы к погибели инканата ». Что, как мы видим, предполагалось. Смуту наметили на Пору Созревания (то есть март) «миллион триста пятого года тумписской эры», вычислил Кóхиль, но – сорок пятого года от Пача Кýтека 48 48 Годы правления Пача Кутека 1438 – 1471. в датах инков.

И заговорщики разошлись, довольные. Кóхиль брёл в Дом Послов проулком, мысля: «Домой хочу… Утомился нырять в опасность… О, в море Пуна, мой милый остров!»

Кто-то дотронулся до плеча.

– Не сметь! – он вскрикнул. – Я есть посол!

Его повлекли в мешке, втолкнув туда вместе с шапкою.

В Красном Городе, в светлой комнате, в чёрной робе, с красною бахромой на лбу, восседал муж мелкий, робко нудивший: – Кóхи, помилуй, мы не друзья?