Дмитрий Дурнев - Оружие

Летчики снова заулыбались и понимающе закивали.

– А у меня такое было… – поддержал разговор пилот «Эскорта- 4» Сергей Краснов. – Как-то раз, почти сразу после распределения из училища, случайно друга встретил. Он проездом у нас очутился. Сообразили вечером на троих еще с одним приятелем. У друга с собой домашний самогон был – мать гнала из свеклы. Тоже гадость оказалась редкая – до тошноты, а он пьет, да нахваливает, вот, мол, какую замечательную вещь моя матушка делает! Ну, естественно, дело привычки. И к мышьяку, говорят, привыкают, если в малых дозах. Еле осилили бутылку, а он вторую достает. Тут уж мы не выдержали, начали отмазываться на тему, что завтра рано вставать и тому подобное, хотя вставать и не надо было. Еле отделались. Что с нами на утро было – не пером описывать, а маслом на холсте – Дали отдыхает. И, как назло, боевая тревога. Поднимаюсь в воздух, а сам чувствую, что сейчас всю кабину уделаю так, что потом не отмоешь. Гермошлем закрывать боюсь, чтоб ненароком не захлебнуться. Ввязываемся в бой, всё вокруг мельтешит, а ориентации в пространстве у меня ноль. Сообщаю командиру, что не могу продолжать, он дает добро на мой выход из боя. Набрал высоту и курсирую туда сюда чуть в стороне от дерущихся. Думаю, может, удастся кого-нибудь зазевавшегося подловить и ударить сверху, хотя понимаю, что навряд ли получится в моем состоянии. И вдруг такой приступ тошноты подкатывает – просто ужас. Не удержать. Начало меня, не к столу будет сказано, выворачивать. И в этот ответственный момент «мозг», как заверещит, что мне в хвост кто-то заходит, а я ничего поделать не могу, только кишки по приборам размазываю. Лишь только кнопочку нажать успел для полного перехода на автомат, как шандарахнет по мне раз, другой, третий. Ну, думаю, вот он мой конец подкрался незаметно, сейчас для комплекта еще и обделаюсь. Сейчас добивать будут. Но, как ни странно, добивать не стали. Краем глаза вижу, что американец пристроился сбоку, забрало поднял и смотрит на меня. Я посмотрел в ответ, а у америкоса глаза от удивления округлились, еще чуть-чуть и из орбит вывалятся. Стал он пальцем у виска крутить и прочими жестами интересоваться: уж не идиот ли я? На что я ему так же жестами ответил, что никакой не идиот, а с бодуна сильного. Тут он зубы как оскалит, как заржёт. Ручкой мне на прощание помахал, типа, лети, сокол, похмеляйся, и отвалил. А ведь мог добить – как нечего делать! Видно, с понятием мужик оказался.

Дружным смехом компания перекрыла звучащую в баре музыку.

– Это еще что, – продолжил Краснов. – Круче было, когда на грешную землю спустился. Можете представить себе, как я выглядел. Стою – опять же не к столу – заблеванный по пояс, а командир кострошит меня на всех доступных языках и наречиях – полиглот – орет, что под трибунал отдаст, а это он может – суров. Ребята вокруг ржут, как племенные жеребцы. Я пытаюсь оправдаться, говорю, что ни грамма не пил, а траванулся продуктами, привезенными дружком. Знаю я, какие это продукты, орет командир и продолжает вспоминать всех моих родственников до десятого колена. Наорался вдоволь и отправил меня к врачу. Слава Богу, доктор – знакомец мой давнишний. Договорились, и за бутылку коньяка получил я справку, что алкоголь в крови в пределах допустимого. И доктор вроде как не особо сильно соврал, и мне хорошо. Отмазался, короче. Но с тех пор от одного слова «самогон» в холодный пот бросает.

Снова грянул хохот.

– Что ж это тебя от бутылки на троих так разворотило? – поинтересовался Алекс.

– Так бутылка деревенская была, как положено, полуторолитровая! – оправдался Краснов.

– У нас всего лишь ноль-семь и не свекольный самогон, так не пора ли по третьей? – поинтересовался Валентин Сергеевич и, восприняв молчание как знак согласия, разлил остатки спиртного по бокалам. – За что пьем?

– Хотелось бы за любовь, но третий тост у нас «за погибших», – ответил Алекс. – Пьют стоя и молча, не чокаясь.

Они встали и выпили, чем привлекли еще большее внимание посетителей бара.

– Чего это все на нас косятся? – поинтересовался молчавший до этого Роман Севастьянов, рослый плечистый парень, пилотирующий «Эскорт-2».

– А ты бы не косился на их месте? – усмехнулся Алекс. – Вражеские пилоты распивают виски и ржут, как ненормальные, у них под носом. Да в других условиях они бы давно нас на куски порвали.

– Ну, это еще кто кого порвет! – рыкнул Севастьянов, расправляя плечи.

– Господа! Давайте никто никого не будет рвать, – поспешил вмешаться Валентин Сергеевич. – Все немного выпили, не будем горячиться. Хотя все они знают, кто мы, и в той или иной степени осведомлены, почему мы здесь оказались, но я предлагаю покинуть это гостеприимное заведение, чтобы не вызвать у местных лишнего раздражения. Нам ведь ни к чему неприятности?

– Руки о них пачкать… Нужны мне эти янки, как собаке пятая нога, – полным презрения голосом сообщил Севастьянов. Вдобавок он полоснул взглядом из-под нахмуренных густых бровей по американцам и, движением головы указав на одного из них, громко усмехнулся: – Ты смотри, как пялится! Гляди ты, какой важный, как глаза выпучил. Форма новая с иголочки. Прямо франт. Ха-ха! Вот только нашивки ду-р-р-рацкие! Овалы какие-то.

– Да хрен с ним, Ромка! – отозвался Краснов. – Что он девка что ли, чтоб ты им любовался? Пойдём лучше спать, ребята! Может, настоящие девчонки приснятся!

– Точно! – отозвался Голубков. – Поели, можно и поспать!

На том и порешили. Соломатин щедро расплатился с официантом, и отужинавшие пилоты направились к выходу.

– Погодите, мне бы облегчиться… – тихо произнес Севастьянов, озираясь. – Где у них тут сортир?

– Там! – ответил Алекс, указывая направление рукой. – Иди, мы на воздухе подождем, да побыстрее давай!

– Не мужское это дело – давать, – усмехнулся Роман и направился к двери с надписью «WC».

Воздух на улице заметно посвежел. Позёвывая, пилоты закурили. Тонкими струйками сигаретный дым поднялся к звездному небу, где красовалась огромная Луна цвета окровавленного лимона. Курили молча, каждый думал о своем. Краснов – о том, что в Нижнем Новгороде не бывает такой Луны. Голубков – о том, что дочка вот уже две недели болеет, а он вместо того, чтобы быть рядом, торчит на этой чертовой базе! Именно из-за этого перелёта ему перенесли недельный отпуск на теперь уже неопределенное время. Алекс мечтательно прикидывал, что при такой жаре, как здесь, на Волге должны отменно брать сомы. Эх, сейчас бы оказаться у костра на берегу реки, лечь поближе к огню, заложить руки за голову и смотреть в звездное небо, а когда на донке призывно затренькает колокольчик, вскочить и тащить к берегу крупную упирающуюся рыбину. Развалившийся в кресле автомобиля сержант Уилсон мысленно клял этих чёртовых русских, что мешают ему поскорее вернуться в казарму и завалиться спать. Лишь Валентин Сергеевич, наконец-то позволил себе ни о чем не думать. Он просто слушал тишину ночи. А ночь выдалась на удивление тихая. На удивление боевым летчикам, привыкшим к тому, что даже ночью на аэродроме, не замолкая, надрываются двигатели самолетов, бряцают всевозможных железяки, то и дело раздаются крики и брань техобслуги. Но здесь, в глубоком американском тылу, ночами царят тишина и покой.