Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том первый

Чё-Линг весь тот срок, молчаливо сжимая в одной руке мису, а в другой бутыль смотрел на меня, с такой жалостью, и в его узких с желтыми радужками и всплесками сизого цвета глазах, ровно поблескивали капли слез или мне это только казалось. Он, наконец, отвел от меня взгляд, чуть качнув головой, и с тем растянул в широкую улыбку свои полные, коричневые губы, одновременно, колыхнув мельчайшими желто-прозрачными камушками на коротких прядках усов свисающих с подбородка, да очень ласково сказал:

– Саиб не спешите, я все равно кушать не стану. Это все ваше, а коль будет надобно, еще принесут. Ваша жизнь, чай, как я гляжу, была дюже голодной? – спросил он, и, преклонив бутыль, тем точно откупорив ее, налил в мису и явно себе зеленую на цвет жидкость.

– Ага, – не открываясь от пережевывания, отозвался я и схватил очередной кусок мяса и пресноватой на вкус итапи. Понимая, что наесться мне не удастся ни при каком случае лишь показать собственную прожорливость.

– Ну, ничего… все теперь для вас тяжелое закончилось, – молвил Чё-Линг, пристраивая бутыль на стол и вновь опершись спиной об ослон кресла, ровно прилег. – Знали бы вы только какое, его ясность, доброе и щедрое создание, – с особой мягкостью своего бархатистого голоса протянул он, и я, было, хотел кивнуть, но не стал, боясь подавиться очередным куском мяса. – Сама чистота, – и вовсе дыхнул авитару, и, поднеся к губам мису, сделал продолжительный большой глоток жидкости, кажется, выдохнув легкий парок из ноздрей. – Прощает такие огорчения, поступки за оные бы иное создание лишило жизни, – отозвался он точно из мисы, все еще не отрывая губы от нее. – Вот толкуя об этом Этлиль-Ка, знали бы вы саиб, что он когда-то был воспитанником его ясности. И тот его обучал мастерству даятеситя. А он, что? – авитару смолк, опустил вниз мису и взглянул на меня так, что под его внезапно ставшим гневливым взором, где в желтизне радужек вспыхнули сизые пятна, я почувствовал страх. Потому, перестав жевать, так и замер с полным ртом и сжатыми в руках кусками еды. Я, однако, маленечко кивнул, проявляя интерес и стараясь под ним скрыть ужас перед этим явно суровым созданием. Ведь Чё-Линг столь мощный, крепкий с легкостью мог меня лишить жизни или, что было сейчас для меня самым страшным бросить тут на планете агисов.

– Этлиль-Ка предал его ясность и убежал к агисам, днесь став его пресветлость, и то благо для него, что не попытался, как иные три воспитанника убить прабху, – добавил авитару и вовсе раздраженно, да рывком опрокинул в себя остатки напитка из мисы.

– Убить, – процедил я сквозь сомкнутые губы, ужасаясь услышанному, ибо убивая не раз, боялся сего действия от себя больше всего. Одновременно, с тем вспоминая Ларса-Уту, его приятную для взгляда полноту, синие глаза и большие, толстые в нежной улыбке губы. Не представляя себе, как можно было попытаться не то, чтобы его убить, но даже ему навредить.

– Ага, убить, – ответил Чё-Линг, точно сказывая для меня и взглядом своих пылающих сизыми всплесками в желтизне глаз, одновременно, пугая меня. – Такие чокаши, тупые тынды были, – от этих его слов я и вовсе тягостно вздрогнул. – Были да сдохли, – процедил он сквозь зубы, и, ухватив бутыль, слегка наклонив, плеснул напиток себе в мису. – Я уверен и Этлиль-Ка также закончит, абы кто он, а кто его ясность, – продолжил он свои пояснения, и, наклонив бутыль сильней, плеснул из нее жидкости в другую, дотоль пустую стоящую на столе, мису. – Да и эти агисы, тоже думают о себе много. А вот стоит прилететь сюда канцлер-махари, моментально головы склонят, забудут, что вас похитили, и прятали на Хияке. Да этот град Верда, помойка. – Чё-Линг прервался, устанавливая одной рукой бутыль на столе, а иной и как-то сразу подхватывая мису и опрокидывая себе в рот напиток, да теперь, с очевидностью, для меня выпуская из ноздрей приплюснутого носа белый парок. – Я его весь купил, как и иные на сем континенте, тут даже эфор, управляющий им, работает на меня. И эта комната создана по моему замыслу, ибо я порой бываю на Риньяке, приглядываю за Этлиль-Ка. Да и ярмарки тут случаются не плохие, можно поживиться всяческими товарами, оные в любом ином месте не приобретешь. – Он хоть теперь и перестал слышимо гневаться, и пыхать в мою сторону глазами так, что я продолжил есть. Стал каким-то вяло-подвижным, почасту покачивая головой и, то вытягивая, то вспять подтягивая к себе ноги. И таким непонятным своим поведением пугая меня еще сильней. Потому как мне казалось, толкуя об учениках Ларса-Уту и их смерти, ровно предупреждал меня. Может, уже зная, каким я на самом деле могу быть опасным и несущим гибель живым тварям.

– Вы, саиб, думаю, никогда не пили ничего крепче воды? – спросил меня авитару, и, поставив свою мису на стол, подхватив иную полную, протянул мне. – Попробуйте сей напиток, его называют в Веж-Аруджане бич… Он немного туманит восприятие, обаче снимает волнение, – доказал он и чуть качнул мису внутри оной пошел волной зеленый бич.

Я незамедлительно взял мису, свободной от еды левой рукой, и неспешно (боясь разлить) поднес к носу. Сперва, втянув в себя пахнущий дымком аромат, а после принялся пить приторно сладкий бич, едва покалывающий язык, неба и точно лишенные зубов десны.

Да только выпить я успел не больше пяти-шести глотков, как внезапно ощутил объявшую меня слабость, точно сделавшей мои руки, спину, ноги, шею и, пожалуй, голову неспособными к восприятию. Уж не знаю, был ли мой взгляд туманным, промелькнул тот туман перед глазами. Но я неожиданно почувствовал, как дрогнули мои руки, удерживающие кусок мяса и мису с бичем, а потом меня резко качнуло назад. Вероятно, я упал на спину, и, почувствовав острую, жгучую боль в месте раны, то ли лишился чувств, то ли уснул.

Я сидел тихо и неподвижно, упершись взглядом в коротконогий, семиугольной формы, прозрачно-синий столик, по рубежу ограненный фиолетовыми вставками, ощущая гудящую боль во всем теле, не только спине, руках, ногах, груди, но и голове. Жжение, перекликаясь с покалыванием, особенно сильно отзывалось в плечах, ладонях и носе, словно дотоль выпученный кончик на нем вспять прилег и так сильно растекся на лице, подперев сами глаза вверх, сделав наблюдение более расплывчатым. Многочисленные шелушащиеся и мокнущие серые пятна, пузырьки, внутри имеющие пурпурный отлив, серебристые узелки и жилки также ощутимо и зримо на моей коже набухли, а края их слегка отливали синевой. Ко всему прочему я дико хотел есть…

И, пожалуй, что выпил бича, который лишил бы меня чувств или разом отправил в сон.

Потому, как давеча пробудившись, и не увидев в комнате Чё-Линга, я запаниковал, попытался даже встать с ложа, но всего только сумел сесть, и замереть на нем. Стараясь, справится, или хотя бы привыкнуть к боли.