Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том первый

– А кушать? – беспокойно спросил я. И тотчас на себя обозлился, ибо авитару старался нас спасти, а я только и мог, что думать в такой момент о еде… Представляясь самому себе прожорливым человеческим подобием, все же вряд ли созданием.

Чё-Линг, впрочем, не обозлился, а едва усмехнувшись, и, выпустив мою спину из объятий, поднялся с ложа на ноги. Он самую толику кивнул мне, поощряя подняться и меня, а потом добавил:

– Да, я указал своим людям, дабы они собрали нам в дорогу корзину с едой. Понеже поколь будем ехать по кудлулу, вы сможете покушать мясо, тошу и итапи.

Я хотел у него попросить еще и взять с собой бич, но в комнате скрипнула и съехала в сторону створка двери, впустив того самого человека с коричнево-синеватой кожей и желтыми волосами, схваченными позади в хвост. Он вошел в помещение, неся в руках небольшой сверток одежды, сверху на котором стояла обувь, подобная той, которая наблюдалась у него на ногах, и тотчас склонив голову, торопливо направился к ложу, на ходу сказав:

– Зонке илунгиле, саиб, – положив принесенное, как раз передо мной.

– Фретс, – резко отозвался Чё-Линг и мотнул головой в сторону двери, точно указывая убраться из комнаты человеку, вроде он его раздражал всем своим видом. – Поднимайтесь, саиб, – уже много мягче и с почтением, обратился он ко мне, стоило только человеку, проскользнуть мимо него и пропасть за сомкнувшейся створкой двери. – Уже все готово, не будем тянуть… А то мне, кажется, сие никакая на Филеи не временная обсервация, а лишь уловка, оную замутил богдыхай, поколь сюда не прибыл канцлер-махари. Поелику нам надобно скорей убраться из сего града и, как итог с континента.

Меня, впрочем, второй раз не нужно было уговаривать подниматься, так как этого богдыхая я уже и сам боялся, а его непонятных действий, которые могли меня выдать, еще сильней. Посему я торопливо прополз по ложу, и, спустив с него ноги вниз, оперся подошвами стоп о пол, да поднялся. Чё-Линг, не мешкая, слегка склонился, и, ухватив рубаху на мне за подол слегка потянув ее вверх, снял через голову, да едва бросил на меня взгляд. А бросив его тотчас замер… Как замер и я…

Вновь ощутив себя неполноценным… уродом…

Ибо отсутствие детородных органов опять делало меня отличным от человеческого рода. И почему они только решили, что я мальчик, не девочка было мне не ясно. У меня и вообще не имелось какого-либо отдельного отверстия для выделения мочи, и в целом никогда не было мочи. А все выделения производились через клоаку.

Я резко опустил руки вниз и прикрыл ладонями собственный живот, почувствовав, как от огорчения на мои глаза вновь навернулись слезы.

– Это… я… это, – всего только и прошептал я, едва шевельнувшимися губами, а слезы выскочив из глаз двумя потоками, скользнули по моим щекам вниз, к линии подбородка, задержавшись на его краю.

Чё-Линг тотчас, точно пробудившись, кинул рубаху на пол и ровно не склоняясь, схватил с ложа широкие коричневые штаны, разворачивая их, да сунув их в мою сторону, сместив взгляд в сторону, сказал:

– Давайте, саиб, просовывайте ноги в штанины.

Меня все еще покачивало, поколь я надевал штаны, кои Чё-Линг закрепил мне на стане тонкой веревкой, а после и красную без рукавов, длинную рубаху. Впрочем, когда он опустился передо мной на колени и принялся обувать деревянные подошвы, обхватившие веревками лодыжки, молвил:

– Не лучшие сандалии, для вас, саиб. Обаче, так-таки вы не босоногий. А касаемо того, что я увидел. – Он теперь приподнял голову, глянул на меня так, что я громко хлюпнул носом, и добавил, – сие еще одно подтверждение, что вы создание, саиб. Абы потомство от вас будет обеспечиваться не путем полового характера размножения, а бесполого.

– Да… – тихо произнес я, переставая под легким кивком головы авитару лить слезы и успокаиваясь, абы, как оказалось с его слов, он не считал это уродством.

– Да, саиб, и не надобно больше плакать, – продолжил он, стягивая мне узлом на лодыжках ремешки от сандалий и поднимаясь. – Ибо я также не приметил рубца у вас на передней брюшной стенке, остающийся у всех человеческих видов и существ после удаления пуповины новорожденного. Сие может, значит лишь, что вы и впрямь удивительное создание, кое либо развивалось по особенному внутри чрева матери, либо обладаете днесь какими-то особыми способностями.

Чё-Линг меня совсем успокоил своими заумными толкованиями так, что я утер со щек остатки слез, вновь хмыкнул носом, подбирая в нем слизь, и, пожалуй, что улыбнулся. От всего только, что пережитого или оттого, что меня однозначно не стали сравнивать с уродом, у меня даже уменьшилась болезненность в теле, не только спине, руках, ногах, груди, но и голове, ушло жжение и покалыванием в плечах, ладонях и носе. Лишь осталась нылое давление в месте раны, точно указывающее, что рубец на передней брюшной стенке у меня когда-то так же плотно затянулся.

Уж и не знаю, сколько мы ехали по кудлулу в низкой повозке, где довольно-таки жесткое сидение в виде валика и не имело как таковой спинки, и кою тянул за оглобли человек. С коричнево-синеватой кожей и короткими, взъерошенными нежно-желтыми волосами. Одетый всего только в короткие черные штаны, без обуви, он был столь силен, что с легкостью тащил за собой повозку, да не просто шел, а, опять-таки, бежал.

Мы вошли в кудлулу, то есть подземную галерею, через помещение прохода здания, где ночевали, всего-навсего сдвинув настилы, прикрывающие стены сверху донизу только уже с иной его стороны. А войдя в туннель, увидели достаточно широкий рукотворный проход, стены и закругленный свод которого, весьма широкие и высокие в размахе, имели чешуйчато-слоистый вид, с чередующимися от темно-зеленого до черного цветами. Более ровным там казался пол (также чередующий цвета), хотя его ухабистость стала ощущаться сразу, стоило только нам залезть на повозку и проехать совсем чуточку. Так как три колеса мощно грохотали, отзываясь эхом от стен и потолка, да ровно улетая в оба конца, а мы с Чё-Лингом также яростно подскакивали на сидениях, вверх и словно падали сразу на пол (уж такими те повозки ощущались низкими).

И каждый раз притом, приземляясь, я громко, болезненно охал. Это, несмотря на то, что авитару крепко прижимал меня к груди, оберегая вроде какую ценность, да вельми часто кричал на человека свое любимое «чокашь», приправленное каким-то, видимо, местным и не менее обидным «фреак». За время нашей поездки я успел поесть и даже опять поспать. Я, было, хотел попросить выпить бич, ибо видел, что в стоящей у нас в ногах корзине, есть бутыль, но почему-то не решился, а Чё-Линг мне не предложил. В туннеле стоял жаркий и сперто-кислый воздух, посему порой, когда человек прибавлял в быстроте, сия неприятность словно обжигала крылья моих ноздрей, неизменно, в таком случае, прерывая дыхание, посему я начинал дышать ртом.