Елена Асеева - Лан-Эа, властитель небес. Том первый

– О, саиб, вы просто неподражаемы, – отозвался авитару, и я уловил в его бархатистом голосе нежность, видно, он и впрямь мной восхищался, как нечто ценным и на радость попавшим в его руки, которое он никогда бы не выпустил.

Человек внезапно с небыстрого бега перешел на, прямо-таки, скорый, сделав сие таким резким рывком, что я вновь подпрыгнул на сидение повозки, а внутри меня в спине жгуче дернулся наконечник, точно пытаясь пробить дыру и покинуть мое тело. От той неожиданности и боли, я громко вскрикнул, и, дернув голову назад, врубился затылком в грудь авитару. Тот торопливо прижал меня правой рукой к собственной груди, зафиксировав меня на себе и не менее громко, да слышимо фыркая, крикнул:

– Карефул, чокашь!

Посему уже в следующий миг человек снизил быстроту бега, а мое подпрыгивание на сидение и вовсе прекратилось. Лишь осталась тягучая боль внутри спины, растекающаяся во все стороны по ее поверхности.

– Очень больно, саиб? – беспокойно переспросил меня Чё-Линг, я, впрочем, не ответил, всего лишь кивнув. Абы говорить после испытанного не захотелось.

Я еще толком не избавился от боли, когда человек степенно снижая быстроту бега, перешел на шаг, а после остановился вблизи от широких ступеней лестницы, завершающих кудлулу, и ведущих наверх к широкому лазу. Здесь слегка понизился уровень потолка, а сам он, как и стены, наблюдались и вовсе неровными пластинчатыми слоями грунта, хоть и вельми твердого, все же просматривающегося едва снятыми или не доделанными. Цвета тут, пусть даже, и, чередовались от темно-зеленого до черного, но в отсвете розовых лучей (вплывающих сюда от звезды Кизик) придавали им более яркие и насыщенные тона, создавая в этом участке туннеля точно переливающиеся отдельные чешуйчатые слои. А из самого лаза, и впрямь вроде вырубленного снаружи, а посему смотрящегося угловато-неровным, на меня дыхнул прохладно-свежий воздух. Посему я задышал через нос и более глубоко. Ворвавшийся в туннель воздух принес на себе, опять же, аромат чего-то цветущего и словно сладковатого, отчего я опять вспомнил о еде.

Чё-Линг слегка отстранив меня от себя, развернувшись, спустил ноги на пол, да с легкостью поднялся. К моему удивлению, въехав пролегающим по голове узким вертикально стоящим гребнем волос в потолок. Он немедля протянул ко мне руки, подхватив подмышки, и ровно ребенка сняв с повозки, поставил рядом. Лишь после этого слегка качнул своим широкими плечами, на которых зримо шевельнулись выпирающие мышцы. Я в отличие от авитару не рискнул чем-либо шевелить, тем паче плечами, боясь, что боль в спине вновь повторится, или опять же заболит нос. Ибо там, как и в целом на лице, теле, кожа представлялась мне источником какой-то одной большой боли.

Чё-Линг между тем наклонившись, достал из повозки корзину с остатками еды, и широкий валик, весь тот срок служивший нам сидением. Только после этого шагнув вправо, обошел меня и уложил валик около стены, создав и там небольшое сидение, токмо теперь с невысокой спинкой, возле которого поставил корзину. Да весьма глухо, с каким-то рокотанием, а может всего только недовольством авитару обратился к человеку, замершему на месте, склонившему голову, да так и не выпустившему из рук оглобли повозки:

– Умва.

Не знаю уж точно, что он там ему сказал, но человек внезапно вскинул голову и резко толкнул назад руки, а вместе с тем оглобли и повозку. Поелику, коль до сего момента в туннеле плыла относительная тишина, с легким стрекотом какого-то насекомого и шорохом, то стоило повозке двинуться вспять своими тремя колесами по неровности пола, послышалось дробное грохотание. Человек, впрочем, развернулся лишь тогда, когда вытолкал свою повозку дальше того места, где я стоял. Он прошел мимо меня, еще сильней склонив голову, колыхнув своими короткими, взъерошенными волосами, вопреки относительно грязным, полосчатым штанам и стопам ног, сохранившим свой нежно-желтый цвет.

– Очевидно, помылся, допрежь нас везти, – внезапно молвил Чё-Линг, стоявший шагах в трех от меня. Я торопливо дернул в его сторону голову, и удивленно взглянул на авитару, не понимая, каким образом он услышал мои мысли. Чё-Линг тот срок наблюдающий, как человек разворачивался, а после, сразу перейдя на бег, направился по туннелю прочь от нас, обаче, лишь мгновение спустя перевел на меня взор, и слышимо усмехнувшись, пояснил:

– Вы молвили сей вопрос вслух, саиб, пожалуй, того и не приметив.

– Ага, – отозвался я, оно как знал, что разговариваю сам с собой почасту. И видно того не всегда примечаю.

– Саиб, – добавил Чё-Линг, и качнул головой в сторону сидения-валика. – Вы покамест присядьте тутоньки и покушайте, а я схожу, осмотрюсь. Найду клопа, абы эйфор его ужель должен был пригнать, и коль он на месте, вернусь за вами, да мы улетим.

– А если ты не вернешься? – испуганно спросил я, и резко шагнул в направлении авитару, намереваясь отправиться с ним.

– Как это не вернусь? – переспросил меня Чё-Линг и совсем чуть-чуть качнул головой, пройдясь и вроде огладив своим взъерошенным гребнем поверхность потолка подземной галереи, с очевидностью, не понимая, о чем я толкую. – Да, что вы, саиб, заладили… брошу я вас, брошу… Что я чокашь, тында тупая, бросить такую ценность. – Он, незамедлительно, повернулся ко мне, и, опустившись на одно колено, очень бережливо положил свои ладони на мои плечи, протянув, – саиб, вы должны осознать, таких, как вы не бросают. За них платят огромную контрибуционную плату, и сие токмо за един диэнцефалон… В вашем случае, неподражаемы вы весь сам, не тока ваш диэнцефалон. Понеже прекратите, что-либо боятся. Я вас точно не брошу, напасть на меня тутова себе вряд ли кто позволит, а коль и позволит, со мной не так просто справится. Вмале мы окажемся с вами на континенте Лакия в центральном граде агисов Чьётане, оный одначе лежит не в центре материка, а на его окраине, а там ужо рукой подать до помощи верховного правителя людоящеров али тарховичей. – Он теперь кивнул, и его коричневые полные губы раздались в широкой улыбке, полыхнув ярко-белыми треугольными камнями, поместившимися в центре его желтых, ровных зубов, – все будет благополучно, вы только не бойтесь, лады? – переспросил он, и я в ответ ему кивнул. Потому как ответить не решился, боясь, что скажу нечто опять сопливое или трусливое.

Чё-Линг разком испрямившись, убрал руки с моих плеч, да тотчас, точно привык действовать молниеносно, развернулся и шагнул в сторону ступеней, на ближайшую из них, одновременно, склонив голову. Он делал каждый шаг скоро, переступая со ступени на ступень, отчего мне показалось, саму лестницу выбили нарочно под его рост, вряд ли рост человека или существа. И поколь авитару подымался по сим ступеням, я, медленно отступив назад, прижался к стене. Впрочем, я так и не присел на созданное сидение, лишь неотрывно смотрел, как фигура авитару пропадает в лазе, оставляя меня одного в кудлулу, и тем, наполняя волнением и страхом.