Ольга Краузе - Свободный полёт. Фантастические повести

На этом злоключения останков опальных рыцарей не закончились. Мы же помним по Пушкинской поэме «Медный Всадник», что в 1824 году, в Петербурге случилось страшное наводнение. Тогда бурные воды снесли не только домишко вдовы и ее дочери Параши – любимой девушки несчастного Евгения, живущих у взморья. И Смоленское кладбище, расположенное на Васильевском острове, пострадало. Кресты и надгробья смыты, могилы занесло землей, и больше никто не смог отыскать захоронений предков. Церковные книги с записями имен погребенных после наводнения пропали.

С той поры и бродят их души в поисках последнего пристанища.

А еще есть такие души, что вроде бы и пристанище их на месте, потомками обновленное и приукрашенное, а и тут нет им покоя. Нет продыху Блаженной Ксении, ей с любимым супругом Андреем Федоровичем словом перекинуться некогда. Одолели просьбами своими суетливыми все, кому ни лень. Не хотят понять, что покуда не покаются за страшные изуверства дедов и прадедов, не будет ни им, ни их детям, ни их внукам справедливой жизни. Сколько бы они к часовне свечек ни ставили, сколько бы ни молились, ни кланялись, а без покаяния за грехи отцов наших, нет нам пути.

Разве не наши предки жгли иконы, разоряли церкви и монастыри, убивали священников и монахов? Одним из безмолвных свидетелей этих преступлений была как раз часовня Ксении Блаженной.

Глухой осенью конца двадцатых годов прошлого столетия, на рассвете к черному входу Смоленского кладбища, со стороны Малого проспекта подъехали две крытые машины – черные воронки. Открылась дверца, и на землю стали спрыгивать люди с винтовками. Из второй машины, выпустили еще четырех солдат – внутреннюю охрану.

Потом на землю стали спускаться люди, в черной длиннополой одежде. Их окружили конвоиры с примкнутыми штыками.

– Далеко ведешь нас, антихрист? – спросил у старшины высокий старик.

– На божий суд, папаша, – заржал конвоир.

– Не богохульствуй, – ответил ему старик. И уже громче, чтоб слышали все. – Братья, мы начинаем путь, ради которого Господь сотворил нас. Помолимся, братья!

И скорбная процессия в окружении конвоиров, двинулась в сторону часовни Ксении Блаженной. Из репродуктора прозвучал Интернационал, и грянул залп. Потом еще какое-то время раздавались крики добиваемых людей.

После расстрела траншея, где стонали еще живые и раненые, была засыпана мерзлой землей. Охрану с кладбища не снимали еще долго, покуда шевелилась земля на святой могиле Сорока мучеников.

Вот так убили Веру Христову. А те толстопузые, которые нынче кадилами машут, «освящая» за мзду офисы, банки, магазины, космические ракеты, и всяческие орудия убийства, они всего лишь убогая бутафория. Таким и сигаретами торговать не западло. А нам других и не надо. Мы ж все равно не верим – так, со свечками у алтаря попозируем, фотки на своих страницах в соцсетях развесим и ладно.

Только долетают до нас какие-то странные песни. Мы их подпеваем сквозь слезы, плохо понимая о чем поем.

Вот и Юлька эту песню теперь вспомнила. Ходит и поет. Но, если не по Смоленскому кладбищу, то еще гуляется Юльке по ночам ближе к родной Петроградке, особенно вокруг своего дома любит круги нарезать. И выходит, что не зря. Вот гуляет значит она, и видит, что под кустами Провиантского сквера тетка какая-то валяется. Глядь, а то ее в дупель пьяная соседка до дому не дошла. Пригляделась, а у ней голова в крови и сумки рядом не обнаружено. Однако дышит, стерва. Что там думать, ждать, когда Маринке в больнице бесхозная туша подвернется, если можно такой фокус с соседкой провернуть? Ну и грохнулась Юлька о землю, душа из ее вонючего естества, прямо как пробка из бутылки вон. Покачалась на ветках и гражданке Тимохиной прямо в левую ноздрю и нырнула. Встала, отряхнулась, по-вытаскивала из карманов своего протухшего трупа ключи и прочие необходимые принадлежности и потопала прямиком в законную коммуналку, по месту прописки, утираясь от кровищи рукавом.

Как же здорово снова ощущать запахи, осязать под ногами землю! Вот только голова трещит.

А ведь кто-то эту гражданку Тимохину по голове-то стукнул. Она, конечно, баба вредная, могла и сама напроситься, но не исключено, что просто на гоп-стоп налетела. Если на гоп-стоп, то она, по стервозной натуре своей, наверняка сопротивление оказала, за что ее таким образом и вырубили. Впрочем, чего рассуждать, Юлька? Домой вернуться ты готова, а стать матерью отмороженного на всю голову уличного наркодилера Жабы готова? И у Юльки, пока она топала домой созрел коварный план.

Первым делом она вызвала скорую и полицию. Те приехали почти одновременно.

– Что случилось?

– На меня напали и ограбили.

– Вы знаете кто?

– Конечно! Родной сын!

– Как это произошло?

– Не помню, голова болит.

– Голова болит, не помните, но уверенны, что это ваш сын?

– Прикиньте, старлей, вот это и обиднее всего! Вырастила буквально на свою голову.

А в комнате Жабы в это время во всю гремела техно-музыка и дым стоял коромыслом.

– Ишь, как празднует, гаденыш! Родную мать ограбил и празднует!

– Тише, тише, вам нельзя волноваться. Господа правоохранители, мы ее в травматологию госпитализируем, надо обследовать.

– Далеко?

– Нет, рядом, здесь, на Пионерской.

– Слышите, гражданка Тимохина, вас госпитализируют, возмите паспорт.

– Так меня ж ограбили! Вот у грабителя и спросите!

А Жаба в своей комнате отнюдь не гулял. Он с друганами трудился в поте лица. Музыку врубил, чтобы не уснуть от утомительной работы. Жаба в это время вновь прибывший товар фасовал. Товар новый, но у наркоконтроля уже засвеченный – гадость редкостная. Производная (в первых образцах от N метилэфидрон). Действие наркологическое между метамфетаминовой группой и коксом. Короче, глючит долго и не по-детски, привыкание очень быстрое, интоксикация сумасшедшая. Формулу суки постоянно меняют, экспресс тесты не всегда могут определить (быстрое устаревание). Поймать таких ребят на горячем удача просто невероятная. Конечно они их всех свинтили и на разработку увезли.