Илья Тамигин - Последняя надежда Императора. Историко-приключенческий роман. Издание 2-е

А накануне Крещенья случилось несчастье: в результате удара эспадроном у Сержа открылась рана, началась горячка. Бедняга бредил, никого не узнавал. Привезенный из Боровска доктор Шнейдер осмотрел больного и угрюмо сообщил Александру Романовичу:

– Переусердствовали Ваш братец с шагистикой да верховой ездой. После пулевого ранения остался дремлющий очаг воспаления, нынче активизировавшийся и производящий в изобилии гной. Боюсь, как бы дело не пришло к остеомиэлитису, сиречь загниванию бедренной кости.

– Что же делать, Теодор Оттович? – почтительно спросил старший брат.

– Я уже произвел кровопускание, это уменьшит горячку на время… Необходима операция, да! Буду вскрывать рану, и, если имеется загнивание кости, то выскоблю до живого слоя.

Поручика стали немедленно готовить к хирургии. Пришел отец Леонид и, на всякий случай, исповедал его и дал отпущение грехов. Аккуратно влили в пациента полштофа водки, зафиксировали на столе мягкими жгутами из простыней. Вставили между челюстей сложенный вдвое ремень, чтобы не прикусил язык и не сломал зубы. Герасима поставили держать голову, Фёдора с Лукой – ноги и руки. Доктор разложил инструменты.

– Готовы? – строго спросил он мужиков, – Смотрите, держите крепко!

– Готовы, барин! Удержим, не сомневайтесь!

Ланцет коснулся кожи. Закровило. Поручик дернулся и застонал. Хирург пошел глубже, пережимая сосуды зажимами. Вот и полость, из которой хлынул вонючий желто-зеленый гной! Тело на столе выгнулось дугой, глаза Ржевского закатились.

– Зер гут! – бормотал Шнейдер, промывая рану холодной ключевой водой, – О! Что это у нас? Сие, несомненно, есть фрагмент пули! Дас ист фантастиш! Сразу нашли!

Кость оказалась не затронута гнойным процессом. Поставив дренаж, доктор зашил рану редкими швами. Поручик был без сознания, бледный, весь покрытый крупными каплями холодного пота. Пульс был частый, слабый. Вся операция заняла двенадцать минут.

– Теперь все в руке Божьей! – строго объявил лютеранин Шнейдер отцу Леониду и Александру Романовичу, – Герр гусар есть очень сильный экземпляр, должен… как это говорят у вас по русски… вы-ка-раб-ки-вать-ся!

– Молебен о здравии отслужим! – кивнул отец Леонид.

Александр Романович принялся уговаривать доктора остаться хотя бы на несколько суток, но тот развел руками:

– Повязку и без меня справитесь сменить каждый день. Лекарство я оставил. Через три дня приеду, а до тех пор мне тут делать нечего.

Отобедав с хозяевами и приняв толстенькую пачку ассигнаций в качестве гонорара, уехал.

Натурщица Дуняша сама вызвалась ухаживать за больным. Просидев у скорбного одра всю ночь, усталая, с кругами под глазами, спустилась в людскую, позавтракать.

– Всю ночь колотился, метался! – пожаловалась она Фекле и Наде, – И стонал так уж жалобно! Уж и молилась, и тряпицу мокрую, холодную на чело прикладывала – ничего не помогает. Сейчас поем, да повязку буду менять.

– Ты, вот что, девка, – промолвила Надя негромко, – Знаю я средство от гнойной раны. Заплесневевший хлеб черствый надо разжевать и рану намазать, жевкой-то. Посля перевязать чистою сухою повязкою. Наше это средство, цыганское. Враз рана охолодает и гной уйдет!

Во всем доме не нашлось плесневелого хлеба! Фекла послала гонцов искать в деревне. Нашли у слепой бабушки Ненилы: закатилась краюха за печку.

Дуняша, помолившись, разжевала, морщась и давясь, закаменевший горький кусок и тщательно намазала рану. Старую повязку сожгла в печке: страх смотреть было, вся гноем и кровью пропиталась!

К вечеру горячка уменьшилась и Серж пришел в себя. Ефросинья принесла ему крепкого, аж ложка стояла, куриного бульона, сваренного, опять же по совету Нади, из черной курицы. Поручик съел три ложки и уснул, держа руку Дуняши, задремавшей тут же, в креслах.

На следующий день он и выглядел, и чувствовал себя гораздо лучше. Гноя из раны отделялось значительно меньше. Александр Романович сам просидел с ним целый день, дав отдохнуть Дуняше. Поил его, по совету доктора, лимонным соком с добавлением коньяка, два раза заставил поесть бульону. Поручик слабо отругивался и капризничал, требовал водки. Но водки не давали: доктор запретил.

Вечером граф позвал к себе Надю и подарил ей десять серебряных рублей.

– Кабы не ты, – поцеловал он цыганку, – Кто знает, как повернулось бы!

– Да мы, значит, завсегда… Споспешествовать готовы… Премного благодарны, барин… – бессвязно бормотала Надя, потрясенная размером награды.

На эти деньги, смекнула она, можно было купить и лошадь, и кибитку. Ну, конечно, подержанную.

В общем, кризис миновал и поручик пошел на поправку.

Дуняша и Арина были заняты глажкой. Для Арины это было обычное, повседневное дело. Дуняша же гладила бельё специально для поручика. Сегодня она, воспользовавшись тем, что горячка ушла, решила искупать его и сменить простыни и рубашку. Вечером доктор приедет, надо, чтоб всё опрятно было!

Девушки помахивали тяжеленными утюгами, наполненными пышущими жаром углями, дабы те разгорелись. Затем, послюнив палец, трогали донце, и удовлетворенные, водили сими устройствами по полотну, периодически сбрызгивая бельё водой изо рта.

Арина искоса поглядывала на Дуняшу, пытаясь определить, не она ли ходит по ночам к месье Карсаку. Загадка эта не давала ей покою уже более двух недель. Нет, наверняка не она. Не беспутная, гулящая-шалопутная. Кроме графского братца никого у неё не было. Ни до, ни после. А что с Сергеем Романовичем живет – так кто осудит? Такая же дворовая, как и Арина. Женихов нету, а натура требует… И годы свое берут: ей уже двадцать первый пошел. Ещё немного – и вообще никому не нужна будет, даже для утехи плотской, перестарок-то!

– Ладно, я пошла, – весело пропела Дуняша, закончив гладить рубашку и вытирая слегка вспотевшее раскрасневшееся лицо.

Сложив бельё аккуратной стопкой, вышла, только косой взмахнула. Арина рассеянно проводила её взглядом:

«Добрая у Дуни коса, почти, как моя, только покороче!»

Дуняша между тем вошла в спальню поручика.

– Сейчас купать Вас буду, Сергей Романыч! – значительным голосом сообщила она ему, – Вода уж согрелась!

– Давай, купай! – отозвался тот, впрочем, без особого энтузиазма: был ещё довольно слаб, – А то смердит от меня, аки от могилы разрытой!

Слегка содрогнувшись от такого сравнения, Дуняша сходила на кухню и принесла ушат горячей воды и мыло. Больной лежал на набитом сеном тюфяке, что облегчало задачу: после купания другой подложить – и всё.

Мягкой губкой девушка начала намыливать шею и плечи, озабоченно заметив про себя, как похудел за время болезни поручик. Постепенно намылила все тело, осторожно поворачивая с боку на бок. Поручик довольно кряхтел. Прополоскав губку, смыла мыло, набросила чистую простыню, чтобы вытереть, и ловко заменила тюфяк. Направив бритву, аккуратно побрила барина, расчесала волосы и усы. Полюбовалась делом своих рук, и, не удержавшись, легонько поцеловала в угол рта.