Сергей Курсиш - Заплаты Зазеркалья

На операцию решились

И увеличили долги.

Кредит, который взять не трудно,

Жизнь заставила их взять,

Проценты, как петля на шее

И очень трудно ее снять.

Он, как капкан придуман кем-то:

Раз, вовремя не заплатил,

Считай, что съел кусочек сыра

И механизм запустил.

На время стало отцу легче,

Дал с облегчением вздохнуть,

Но через год внезапно умер,

Под плачь, ушел в последний путь.

И мама в безутешном горе

Сама ходила не своя,

И он от страшного удара

Долго не мог прийти в себя.

А жизнь свое берет помалу,

Вдаль не пробиться без потерь,

Проблемы нажиты большие

И с ними жить нужно теперь.

***

Мама работала в больнице

При хирургии медсестрой,

Андрей весь год пахал на стройке,

Ведь был здоров и молодой.

Большой кредит с трудом платили,

А малый, на свой риск и страх,

То не могли, то забывали,

Он рос, как тесто на дрожжах.

Его платить сил не хватало,

Счета, платежки и пеня,

Петлю на горле им сжимали

Жизнь, осложнив день ото дня.

Бездушный женский голос банка,

Звонками долго доставал,

Решить вопросы по-другому

Он им прозрачно намекал.

Стали платить, но оказалось,

Что платят вспененный процент,

Подумав, на большом кредите

Посильный сделали акцент.

Коллекторам долги банк продал

И те взялись за них всерьез,

Звонили маме среди ночи,

Записки с текстами угроз…

Андрей, однажды взявши трубку

Круто с нахалом говорил

И отцепиться от них с мамой,

Как показалось, убедил.

Но это только показалось,

Средь ночи загорелся дом,

Его сосед, рискуя, вынес,

А мать так и осталась в нем.

Едва Андрея откачали,

За малым он не угорел,

Стал рваться в зарево пожара,

Маму свою спасти хотел.

Кричал он, падая в безумстве,

В огне сгорала его часть,

Глаза, читающие мысли,

Оплот, что не давал упасть.

Сгорало материно сердце,

Что билось лишь ради него,

А кто любить может, как мама,

Нет в целом Мире никого.

Те руки, что с рожденья помнил,

Добрее и теплей, их нет…

Сидел он возле пепелища,

А в небе расцветал рассвет.

И осветило солнце угли,

Жизни, теперь уже былой.

…Был под родительской опекой

И с кровлею над головой.

Вмиг стал он круглым сиротою

И без кола и без двора,

Познать вкус жизни за чертою

Настала для него пора.

***

Пожар случайностью признали,

В оплошности их обвинив,

А то, что маме угрожали —

«Не доказуемый мотив».

Банк завладел тем, что осталось,

Участком небольшим земли,

Андрея же без документов

Везде пинали, как могли.

Чтоб справку взять для новой справки,

Нужно еще две принести.

От тяжбы этой нескончаемой

Андрея начало трясти.

Дав уголок ему в сарае,

На время приютил сосед,

С ним вечерами выпивали,

Чтоб не сойти с ума от бед.

Перечень разных документов

И с голограммою и без

Был, как скалистая вершина

К которой он упрямо лез.

Но где-то, не дойдя немного

Андрей сорвался с высоты,

Упав на дно во мрак запоя

Прочь от проблем и суеты.

Дешевой брагой обезболив

Страшного горя злую боль…

У хлебосольного соседа

Кончался хлеб, – осталась соль.

Жена его, на пару с тещей,

В психушку вскоре упекла,

Андрея же, взашей погнали,

Жизнь в новом русле потекла.

***

Брел он чудовищем косматым

По улицам бог-весть куда

И голод обострял инстинкты,

Ему мерещилась еда.

В толпе вокзальной, у столовых

Он пропитание искал,

Агрессию от конкурентов

Не раз на шкуре испытал.

Ночи в заброшенных подвалах

И в паутине чердаков

Сменяли дни в миру хождения,

Ведь бытия закон таков.

Монету кто-то даст бродяге,

Объедков кинет общепит,

Блеснет в глазах надежда счастья,

Бродяга счастлив, если сыт.

Но воровать, кого-то грабить

Мысль ни разу не пришла,

Покорно нес он свое бремя,

Доброй душа его была.

Средь голубиного помета,

Забившись в угол чердака,

Был на седьмом небе от счастья

От половинки пирожка.

Не в силах справиться с течением

Он щепкой плыл куда-то в нем,

А жизнь законов не меняла,

Все также ночь сменялась днем.

За летом наступила осень,

Добавилось ему проблем,

Кончался год, к зиме шло дело,

А он был не готов совсем.

Пальто на свалке обнаружил,

С прожженной дыркой на спине,

Виды, видавшие ботинки

И был находкам рад вполне.

Дни пеленою проплывали:

Урвать кусок, залечь в норе,

Завидовал он псам дворовым

С пайком и в теплой конуре.

***

Холод загнал на теплотрассу.

Зима по графику пришла,

Ему подобных было много

Теплом спасающих тела.

Словно огромный бур железный

Со дна весь ил и грязь поднял

И в одно место эти сливки,

Пугая холодом, согнал.

Коль все же это были люди,

Им сбиться в общество пришлось,

Где есть элита и законы

И здесь без них не обошлось…

В иерархии этой мудреной

Он занял самый низший пост

И был обязан всем делиться,

Древний закон суров и прост:

Все, что добудет, он был должен

С элитой местною делить

И лучше даже не пытаться

Любую мелочь утаить.

Закона местного машина

Могла жестоко наказать:

К теплу подход может закрыться,

А могут долго избивать.

Взамен из многих соц-гарантий

Претендовать он мог на две:

Короб из толстого картона,

Заветный метр на трубе.

Любого общества элита

Сочтет счастливой ту судьбу,

Которая дает возможность

Им контролировать трубу.

Были и бонусы, стараясь

Их можно было получать:

Из целлофана дадут полог

И в очередь позволят стать.

В том обществе немного женщин,

Верней подобия от них,

Давали их только достойным,

Чтоб был мотив для остальных.

Привязанность не поощрялась.

Чтоб понапрасну не страдать,

Когда объект тепла и страсти

Наутро должен ты отдать.

Тех, кто похож на женщин больше,

Боссы держали при себе,

А те гордились этим очень

И не противились судьбе.

Мечтали многие на волю,

Уйти когда придет весна,

Но приживаясь, оставались,

Весна ведь не для всех красна.

Модель обычная, людская,

Искажена под призмой дна:

Хоть много бедняков средь нищих

Элита все же быть должна.

И в круговой этой поруке

Законов дна не поменять,

Метром трубы, своей коробкой

Никто не хочет рисковать.

***

Так пол зимы уже прожил он,

Был целлофан над головой

И Зину с синяком под глазом

Он приводил под полог свой.

Однажды счастье улыбнулось,

Стоял у церкви он тогда,

Услышал Бог его молитвы,

Зажглась счастливая звезда.

Звон колокольный разливался,

Блестели храма купола,

Женщина взгляд свой задержала,