В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

Вождь заревел от ярости и, выхватив кинжал, бросился на Ползущую Змею. Если б его не удержали подскочившие товарищи Ползущей Змеи, то цветочный ковер обагрился бы человеческой кровью. Несколько старых воинов силою вывели Ползущую Змею из вигвама; полог закрылся за ним, и Лютый Волк остался один на один с Елизаветой.

— Ты слышала, — проговорил он, — мои воины требуют, чтобы я выдал тебя для принесения в жертву злому духу, но, клянусь тебе, я не отдам тебя; ты будешь жить, если только твои белые руки добровольно обнимут меня, если ты, Белая Лилия, сама отдашься мне.

— Так зови же своих воинов сейчас, — твердым голосом ответила Елизавета. — Пусть они убьют меня сейчас. Клянусь тебе, вождь, скорее к тебе склонится снежная вершина Сьерра-Невады, скорее она прижмется к твоей груди, нежели я подарю тебе хоть малейшую ласку. Лютый Волк вздрогнул.

Из-под кроваво-красных губ блеснули белые зубы, но индеец поспешно опустил длинные черные ресницы, чтобы скрыть от Елизаветы гневный огонек, который блеснул в его темных глазах. О! Он был уверен в том, что в конце концов эта белая голубка будет приручена. Он мог бы употребить против нее силу, но ему не хотелось этого делать, он знал, что добытое силой не доставит ему такого удовольствия, как в том случае, если бы она сама добровольно подарила ему свою ласку. Дикарь желал не только наслаждаться, он желал быть любимым.

Ха! Ха! У него было средство достигнуть цели. Знахарь с заходом солнца принес ему волшебный напиток. Пузырек был у Лютого Волка. Это была совершенно прозрачная жидкость, и если б вождь апачей имел возможность исследовать ее, то убедился бы, что это была простая ключевая вода. А Лютый Волк думал, что стоит ему только подлить несколько капель этой жидкости в один из тех кубков, которые стояли на столе, как Елизавета загорится страстью и будет жаждать его объятий. Но до поры до времени ему не хотелось прибегать к напитку; он думал, что, может быть, обойдется и без него.

Прежде нежели Елизавета успела опомниться, он вдруг обнял ее и привлек к себе. Она стала отчаянно отбиваться, но руки индейца были словно из железа и стали; она была бессильна против них. Лютый Волк держал ее на своей обнаженной груди и осыпал ее потоком индейских ласковых слов, которые вызывали в ней только страх и ужас, а прикосновение дикаря и его поцелуи возбуждали в ней одно лишь отвращение.

— Целуй меня, нежная птичка, — хрипло произносил Лютый Волк, — целуй меня, я волью в твои жилы кипящую, огненную воду, которой Великий Дух с неба окропляет землю; отдай мне свое сердце, свою душу — пусть нас задушит запах цветов на этом пышном ложе. О, какая чудная должна быть эта смерть!

Через секунду Елизавета почувствовала, что ее приподняли; она потеряла под ногами почву. Индеец с озверелым криком бросился на нее. Молодая женщина боролась за свою честь, она боролась за то, что ей было дороже всего, и отчаяние придало ей нечеловеческие силы. Дикарю не удалось победить ее; после нескольких минут отчаянной борьбы он оставил Елизавету и отошел. Ведь у него оставался еще напиток. В дикой борьбе он разорвал платье Елизаветы, и белоснежная грудь прекрасной молодой женщины обнажилась. Елизавета вскочила и кое-как привела платье в порядок. Во взоре ее мелькнула страшная решимость. Она поняла, что она погибла, что спасения ей уже нет. Первому нападению дикаря, опьяненного страстью, она противостояла, но еще на одно сопротивление у нее, наверное, не хватило бы сил. Надо было продать свою жизнь как можно дороже.

«Пусть негодяй, укравший у меня честь, не переживет своего торжества, — подумала она. — По крайней мере, я не дам ему хвастаться своей позорной победой».

Несчастная молодая женщина прижала обе руки к груди и проговорила дрожащим голосом:

— Если ты имеешь хоть каплю сострадания ко мне, то дай мне напиться, дай мне хоть один глоток воды.

— Нет, не воды, — закричал индеец, и лицо его перекосилось сладострастной улыбкой. — Вина! Я дам тебе вина… Вот погоди, я сам приготовлю тебе питье, чтобы оно не слишком усыпило бы тебя, моя голубка.

Лютый Волк подошел к столу и, заслоняя его от Елизаветы спиной, поспешно вылил содержимое пузырька — мнимый волшебный напиток — в кубок, доверху наполненный медом.

— Пей! — воскликнул он, сверкая глазами и подавая Елизавете кубок. — Пей, пей! Ты почувствуешь невыразимое блаженство.

В эту минуту перед палаткой послышался дикий крик и звон ударяемых друг о друга томагавков. Несколько индейских воинов пытались проникнуть в вигвам вождя, но расставленная перед ним стража не пускала их. Лютый Волк, взбешенный тем, что ему посмели помешать, вышел из вигвама, за пологом послышался его громовой голос.

Елизавета решилась воспользоваться минутой. Не долго думая, она отлила из кубка половину его содержимого на землю, быстро достала пузырек с индейским ядом и вылила его в оставшийся мед. Она только еще успела бросить пузырек и ногою спрятать его в цветах, как вождь снова вернулся в палатку.

— Ну что? Напилась? — спросил он, видя наполовину опорожненный кубок в руке Елизаветы.

— Да, напилась, — громким голосом ответила Елизавета, — признаюсь, напиток действительно подействовал на меня прекрасно.

— Прекрасно? — со смехом переспросил Лютый Волк. — Еще бы, белолицая. Я вижу, твои глаза смотрят на меня так ласково, так нежно… Не правда ли, ты чувствуешь, как кровь заиграла у тебя в жилах?

— Да, кажется, ты прав, великий вождь, — сказала Елизавета. — Но выпей и ты за меня. Иди сюда, выпей все до дна. Выпей за блаженство этой ночи.

«Знахарь оказал мне неоценимую услугу, — сказал про себя Лютый Волк, — он сдержал свое слово: волшебный напиток подействовал, как чудо».

Он взял у Елизаветы кубок, поднес его к своим губам и разом опорожнил его до дна.

— Сейчас, — сказала Елизавета, и кроткие глаза ее странно засверкали, — сейчас и ты почувствуешь действие этого чудесного напитка. Сейчас, сейчас.

Елизавета не спускала глаз с вождя. Сердце ее судорожно забилось, когда она увидела, что он не оставил в кубке ни одной капли вина. О! Если б только яд подействовал скорее, чтобы дикарь уже не успел совершить преступления, которое он замышлял. Тогда Елизавета с радостью пошла бы к столбу пыток, с радостью перенесла бы самые жестокие муки, — все, все, только не позор. Смерти она не боялась, хотя она и знала, что смерти ей не избежать. Но пока Лютый Волк был еще на ногах. По его лицу нельзя было подумать, что он принял смертельный яд.

— Иди ко мне, моя белая голубка, — сказал он, снова обнимая Елизавету и увлекая ее к себе на пышное ложе, — иди ко мне и дай мне вкусить блаженства любви. Только что я снова отогнал тех зверей, которые во что бы то ни стало хотят тебя отнять у меня, они настаивают на том, чтобы я отдал тебя в жертву Великому Духу, но до рассвета я не отдам тебя, до рассвета ты можешь еще наслаждаться жизнью в объятиях моей любви.