В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

Елизавета хотела сопротивляться, но индеец уже успел притянуть ее к себе.

— Твои уста — точно лесной ручеек, — сказал он, — дай мне напиться из него; твоя грудь мягче пушистого мха, на котором так хорошо отдыхать после утомительной охоты и войны, дай мне отдохнуть на твоей груди.

Он запрокинул голову молодой женщины назад и, прижавшись к груди Елизаветы, стал покрывать ее поцелуями, от страстности и бесстыдства которых несчастная содрогалась, как под ударами плети. Отчего же дикая сила индейца все еще не ослабевала? Отчего все еще не начиналось действие яда?

— Оставь меня, — со стоном сказала Елизавета, — оставь меня только на несколько минут, Лютый Волк. После я охотно пойду в твои объятия, лишь только ты протянешь за мною руки.

— А! Отчего же ты медлишь? Разве ты не видишь, что я безумею от страсти? Кровь бьет в моих жилах; она льется, как огненный поток. Я страдаю… мне больно… о! Да что же это?

Вождь апачей вдруг упал назад. Его могучее тело забилось в страшной судороге. Ноги и руки скорчились, задвигались, как извивающиеся змеи. В то же время глаза вышли из орбит, а на губах появилась пена. Елизавета вскочила. В эту минуту ей неудержимо захотелось отомстить дикарю за то, что она перестрадала.

— Ну что же, Лютый Волк? — торжествующим голосом закричала она. — Что же ты не протягиваешь за мною рук? Почему не целуешь меня? В самом деле, где же твоя любовь?

— Я горю, горю! — кричал Лютый Волк, валяясь на усыпанном цветами полу, как бешеная собака. — Какие муки, они раздирают мои внутренности, олень вонзил в меня свои рога! Жаба закралась в мое тело, великая змея Тайфу — мать тьмы и ужаса — отравила меня своим ядом.

На рев и крик вождя в палатку прибежала стража. Вскоре в ней собралась целая толпа воинов. Лютый Волк все еще корчился в невыразимых муках; руки его судорожно цеплялись за лежавшие кругом помятые цветы, он кусал землю, рвал на себе одежду, скрежетал зубами. Пот градом катил с его лица, все тело было мокрое, и краски причудливых рисунков, покрывавших его, слились в какую-то мутную грязь. Пена шла изо рта несчастного, и от криков его, казалось, дрожала земля.

— Что с тобой, вождь? — спросил наконец один из старейшин. — Что случилось с тобою?

— Отравили, — заревел Лютый Волк, — мне дали яду, меня посвятили змее Тайфу… я умираю… но убийца… я хочу ему отомстить. Я хочу разорвать его собственными руками, хочу, умирая, задушить его.

— Кто же твой убийца?

— Знахарь! Схватите знахаря, приведите его ко мне! Он — чудовище, он хотел меня устранить. Отрава от него, я знаю это. От него, клянусь прахом моего отца и матери.

Некоторые воины бросились исполнять приказание умирающего вождя. О Елизавете, которая стояла в углу вигвама, все совершенно забыли. Она стояла, скрестив руки на груди, и мрачно смотрела на валявшегося у ее ног вождя.

Муки его становились все ужаснее. Он кричал, стонал, страдания были до такой степени невыносимы, что даже его крепкая, закаленная в боях натура не вынесла нечеловеческих мук — он заплакал, как ребенок.

Через несколько минут полог вигвама раздвинулся. Вошли воины, притащившие знахаря. Тот посмотрел на Лютого Волка, который дополз до ложа и зубами рвал покрывавший его красный штоф, посмотрел на Елизавету, все еще неподвижно стоявшую в углу палатки, и как будто сразу понял все. Он выпрямился и, гордо поднимая голову, сказал:

— Что это? Разве славные воины апачей ослепли, разве Великий Дух наслал на них болезнь безумия? Они дерзают оскорблять священную личность мудрого знахаря. Они грозят ему. Проклинают его. Зачем вы привели меня сюда, как пленного? Клянусь змеей Тайфу, клянусь великой матерью мрака и несчастья — такое преступление навлечет на вас гибель и смерть.

Тогда ответил Ползущая Змея: во время переполоха индейцы как-то сами собою предоставили ему роль руководителя, тем более что он, в силу своего происхождения, действительно, имел ближайшее право занять положение вождя апачей, если бы не стало Лютого Волка.

— Знахарь, — воскликнул он, — ты видишь, наш вождь страдает, он умирает! Он обвиняет тебя, говорит, что ты дал ему отраву, отвечай, оправдывайся, докажи нам, что Лютый Волк ошибся, или ты умрешь смертью самой мучительной, какую только могут придумать апачи.

— Не мне оправдываться, — ответил Батьяни-знахарь, — потому что я не виноват. Напротив, я сам потребую ответа от того, кто посмел возвести на меня такое небывалое обвинение.

— Говори, Лютый Волк, как смеешь ты называть убийцей, подлым отравителем меня, твоего лучшего друга? Разве жизнь твоя не была мне дорога, разве я не спас тебя от смерти даже два раза — зачем же теперь я стал бы…

— Ты дал мне волшебный напиток, — проговорил умирающий, — которым я хотел разжечь страсть этой женщины. Я налил это зелье… о, Великий Дух, мои страдания невыносимы… я налил его в кубок с вином, а потом — ах, сжальтесь, разве нет среди вас никого, кто из милосердия вонзил бы мне в сердце нож. Не дайте мне умереть недостойным трусом. Я сам собственными глазами видел, как эта женщина наполовину опорожнила кубок, я выпил остальное, а потом это зелье оказалось отравой, отравой.

Лютый Волк снова упал. Тело забилось в страшной судороге, мускулы лица перекосились, на лбу выступил ледяной пот.

— Что ты ответишь на это? — опять обратился Ползущая Змея к знахарю, и в глазах его сверкнула страшная угроза.

Батьяни внутренне задрожал. Он видел, что положение его было критическое. Как было доказать теперь, когда вождь вылил в кубок все содержимое пузырька, что мнимый волшебный напиток на самом деле не что иное, как самая обыкновенная вода.

— Говори! — грозно заревел Ползущая Змея. — Или я поведу тебя к столбу пыток.

— Ха! ха! Смотрите! — закричал один из старейшин. — Он не может привести оправдания, он уличен, подлый отравитель. Тащите его к столбу пыток!

Все сорок собравшихся в палатке индейцев повторили эти роковые для Батьяни слова, а за палаткой их подхватила толпа. С быстротой молнии грозная весть облетела весь стан.

— Знахарь отравил вождя — смерть ему! Смерть!

Несколько молодых воинов уже схватили Батьяни, чтобы потащить его к столбу пыток.

В эту минуту венгр увидел у своих ног какой-то маленький блестящий предмет.

— Стойте! Одно мгновение! — крикнул он громовым голосом, поднимая замеченный им предмет. — Если не хотите навлечь на все племя месть страшного Тайфу, то выслушайте меня: Великий Дух дал мне в руки доказательство моей невиновности. Видели ли вы, — продолжал он среди воцарившейся вдруг тишины, нарушаемой только стонами умирающего вождя, — видели ли вы, что я поднял этот пузырек здесь на полу среди помятых и увядших цветов?

— Видели, — сказали несколько апачей.