В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Теперь я спрашиваю тебя, Лютый Волк, скажи мне, где та бутылочка, в которой я дал тебе волшебный напиток любви?

Прошло несколько минут, прежде чем Лютый Волк успел понять вопрос. Наконец он знаком подозвал одного из воинов и указал на свой пояс. К удивлению всех, воин достал оттуда небольшой пузырек. Батьяни взял этот пузырек и поднял его высоко вверх.

— Видите ли, апачи? — воскликнул он торжествующим голосом. — Видите ли теперь, что я невиновен. Отрава была налита не из этой бутылочки, которую я дал Лютому Волку и в которой был только напиток любви, а вот из этой, которую я здесь нашел на полу и которую сюда принес убийца вождя. И вы спрашиваете еще, кто убийца? Вы еще не видите его? Так я покажу вам ту негодную, которая лишила вас героя и вождя. Вот она! Это — Белая Лилия, как назвал ее Лютый Волк, та самая, которую он удостоил чести позвать к себе в вигвам.

Рев ярости и бешенства огласил округу. Апачи со всех сторон набросились на несчастную Елизавету. Ее вытащили на середину вигвама и бросили на землю. Ползущая Змея выхватил томагавк и, поставив ногу на грудь молодой несчастной красавицы, занес над нею топор. Елизавета думала, что настал ее последний час, и закрыла глаза. Она вспомнила Зигриста, своего мужа.

— Сознайся! — кричал озверевший дикарь, и глаза его страшно сверкали. — Сознайся, что ты отравила вождя!

— Да, я сознаюсь, — проговорила Елизавета, — он хотел меня опозорить, и я отравила его. Наш бог справедлив, краснокожие дьяволы, это его наказание, а теперь — ведите меня к столбу пыток, я готова умереть.

Ползущая Змея занес топор для смертельного удара, но остальные воины бросились к нему и схватили его поднятую руку.

— Не так, Ползущая Змея, — сказал один из индейцев, — так смерть слишком милостива для подлой бледнолицей, отравившей вождя. Мы сведем ее к столбу пыток. Ужаснейшие муки, какие только может придумать мозг апачей, — она все должна будет их претерпеть. Так требует Тайфу, Великая Змея.

— К столбу пыток ее! К столбу пыток! — заревел весь стан.

Елизавету схватили, подняли, связали ей руки за спиной и, толкая кулаками, вывели из вигвама.

— Вместе с нею пускай умрет и другая бледнолицая! — воскликнул Ползущая Змея. — Приведите ее сюда и привяжите их обеих к столбу.

— Великий вождь, — сказал Батьяни, которому приказание это совсем не понравилось, так как оно не входило в его расчет удовлетворить свою низменную страсть. — Не лучше ли оставить казнь той, другой бледнолицей на завтра?

— Нет, нечего откладывать! — громовым голосом закричал Ползущая Змея. — Великий Дух будет доволен, если ему принесут сразу две человеческие жертвы. Эти бледнолицые женщины — колдуньи: они сумели достать отраву, несмотря на то, что они находились под самой строжайшей охраной, — чем скорее покончим с ними, тем лучше.

Батьяни не смел противоречить, и хотя ему было ужасно досадно, что он ошибся в своих расчетах, он утешал себя тем, что по крайней мере вдоволь налюбуется на ее страдания у столба пыток. Он сам стал во главе отряда апачей, которые должны были привести Лору на место казни. В вигваме остались только семь старейшин племени, Ползущая Змея и умирающий вождь.

— Неужели наш Лютый Волк в самом деле должен будет умереть, как жалкий трус? — воскликнул один из старейшин, указывая на умирающего, который, уже не помня себя, выл, как собака, и рвал ногтями собственное тело. — Лютый Волк всегда был героем, пускай же он и погибает как герой. А Ползущая Змея отныне будет вождем апачей.

— Да. Пусть будет так, — согласились и все остальные.

— Положите Лютого Волка перед его вигвамом, чтобы народ мог видеть, что он умер смертью, достойною краснокожего героя.

Семеро старейшин подняли Лютого Волка и вынесли его на небольшую площадь перед вигвамом. Ползущая Змея замыкал шествие со сверкающим томагавком в руке. Апачи встали вокруг. Воцарилось глубокое, торжественное молчание; Лютого Волка уложили на красном плаще, молодые воины разложили вокруг него его оружие: томагавк, нож, ружье и все те скальпы, которые украшали его пояс.

— Великий Дух зовет тебя, Лютый Волк, вождь апачей, — начал Ползущая Змея, медленно подходя к умирающему, — ты войдешь в его вечные долины не как женщина, умирающая от родов, а как герой, который с гордостью может показать свою смертельную рану.

И Ползущая Змея бросил томагавк в голову Лютого Волка. После этого молодые воины передали Ползущей Змее нож, которым его предшественник так храбро сражался в боях, тот самый нож, которым он снимал скальпы со своих побежденных врагов. Двое апачей приподняли умирающего. Глаза его уже потеряли блеск, но сознание еще не успело его покинуть.

— Великий Дух да хранит краснокожих, — проговорил он едва слышным голосом. — Проклятие бледнолицым, этим ворам, которые проникли к нам, чтобы убивать нас и грабить. Тайфу да погубит их, да истребит все их проклятое племя, чтобы краснокожий снова владел землей.

Так Лютый Волк простился с жизнью. Это были его последние слова. Ползущая Змея высоко занес руку, и в следующее мгновение сверкающее лезвие ножа вонзилось в грудь умирающего по самую рукоятку. Нож попал в самое сердце. Лютый Волк испустил дух еще раньше, нежели поддерживавшие его воины успели снова положить его на землю. Труп завернули в красный плащ. Его сейчас же обступили плакальщицы и жалобными песнями открыли похоронный обряд. Шесть молодых воинов взвалили труп на плечи и понесли его в вигвам. Плакальщицы пошли за ними. Всю ночь над станом раздавались их монотонные тоскливые песни.

То место, где пролилась кровь из сердца Лютого Волка, засыпали лесными цветами.

Наступала ночь. Там, где горные хребты поднимались из долины особенно круто, недалеко от берега реки Гилы, где росли могучие вековые деревья, индейцы приготовили столбы для казни. Вокруг них собралось почти все население стана. Молодые воины привязали к столбам Елизавету и Лору. Несчастные женщины обменялись только одним взглядом, и этим взглядом сказали друг другу последнее печальное «прости». Ночь была светлая, звездная. Луна разливала яркий голубой свет, а кругом столбов горели разведенные индейцами огромные костры.

Ползущая Змея стоял на почетном месте, окруженный старейшинами племени. Вот он подал знак начинать казнь. Палачи бросились на Елизавету и Лору и, разорвав на них платье, обнажили их до самого пояса. Обе женщины невольно громко вскрикнули. Они видели хищные взоры индейцев, жадно устремленные на их прекрасную наготу, и это казалось им худшим унижением, самым нестерпимым из всех ожидавших их страданий. Руки их были привязаны к столбу; они даже ими не могли прикрыть белоснежную грудь. Только у Лоры длинные белокурые волосы золотистой волной стыдливо прикрывали мраморные плечи.