Михаил Старицкий - Червоный дьявол

— Вельможный пане, — поклонился Мартын пану подвоеводию в ноги, — если бы не было наглой потребы, не осмелился бы я двинуться к вам такой поздней порой.

— Да что ж там такое? Говори! — заинтересовался уже и воевода, разваливаясь в кресле.

— Вся надежда на вельможного пана воеводу! — вскрикнул Мартын.

Во время рассказа Мартына пан воевода улыбался все милостивее и милостивее. Вопрос оказывался весьма понятным его сгоравшему неразделенной страстью сердцу. Соперником являлся Ходыка, а насолить этому зазнавшемуся горожанину показалось воеводе весьма приятным. Когда же Мартын окончил, пан подвоеводий разразился грузным, раскатистым смехом.

— Ай да и молодец же ты, пан мастер! — весело вскрикнул он, ударяя Мартына по плечу. — Видно, что и в чужих землях побывал, и законы знаешь, да и хитер же ты, черт тебя знает как! Проучить шельму Ходыку мне на руку, — заговорил он уже степенно и важно, — да кстати и другим урок дать, чтобы повадки не было! Будь по-твоему! Вижу я, что умный ты человек, пригодишься мне и в другой раз. Я согласен. Только ж и губа у тебя, вацпане, не дура: красуня войтова дочка — видел сам.

— Хороша ли, дурна, — воскликнул оживший надеждою Мартын, — а для меня кращей во всем свете нет!

— То-то! — улыбнулся пан подвоевода, подмигивая бровью. — А скажи, на много ли будет товару? — переменил он сразу тон.

— Кто его знает, товар ценный: тысячи на три коп литовских грошей.

— Ну, так и быть! — поднялся пан подвоеводий, опираясь обеими руками о стол. — Сделаю уже для тебя. Положи мне тут же тысячу коп литовских грошей — и бери жолнеров, и делай как знаешь… Потому, видишь ли, нельзя же и замку мыта терять!

Велика была сумма, заломленная подвоеводием, но Мартын не обратил на это внимания.

— Ничего не пожалею, — вскрикнул он, растегивая кожаный пояс, — потому что, если не выгорит мое дело — мне все равно головой наложить! — И, встряхнувши поясом, он высыпал перед воеводием кучу золотых монет на стол.

Вечерело… В лесу, тянувшемся по горам и долинам, на далекое расстояние от Золотых ворот собирались уже сумерки. Капли воды, падавшие днем с деревьев, застывали теперь и опускались тонкими ледяными сосульками. Снег, рыхлый и весь точно исколотый, покрывался тонким блестящим слоем. После теплого дня наступал вечерний морозец.

По узкой и извилистой дороге, подымавшейся в гору, медленным шагом двигался обоз. Впереди обоза ехал верхом человек довольно высокого роста в темном мещанском пла тье.Фигура его была чрезвычайно худа и костлява, голова длинная, словно сдавленная, суживающаяся кверху, из-под меховой шапки выбивались рыжеватые волосы, брови же были совершенно черные, что ужасно резко и неприятно выделялось на бледном, густо покрытом веснушками лице. Его зеленоватые глаза быстро глядели по сторонам исподлобья. Бледные, бескровные губы дополняли неприятное впечатление этого лица. Всадник ехал медленно, да и обоз едва тянулся. Дорога узкая, мало уезженная, теперь совершенно испортилась; возы то и дело попадали в большие лужи или проваливались в разрыхлевший снег. Подле саней флегматично шагали шесть мужиков, одетых в серые свитки с такими же капюшонами, нахлобученными поверх шапок.

— Ну и дорога! — заметил один из них, поддерживая плечом сильно накренившийся воз. — Лошадей уходили совсем.

— Да тут уже недалеко, лес редеет, скоро конец ему, — ответил ехавший впереди всадник, — а там, за лесом, полем небольшой перегон и самые Золотые ворота.

— Да, Золотые ворота, а от ворот-то от Золотых сколько еще до города! — хлестнул мужик недовольно лошадь.

— Да не очень-то и много, до мытницы версты две, полторы, а там под горой сейчас и город.

— Хоть бы чарку пропустить, а то окляли совсем!..

— Можно будет, можно, — повернулся к ним всадник, — там между старых Софиевских валов воевода слободу осадил и шинков наставил, там и мед, и горилка, и пиво, да еще дешевле, чем в самом мисте Подоле.

— Ну, это дело! — обрадовались мужики, похлопывая рукавицами. — Да когда б уже скорее на месте стать; вечереет и в лесу-то этом не совсем безопасно: зверю много бывает…

— Да вот и скоро опушка, — торопливо заговорил всадник, — нельзя ли, панове-товарищи, подогнать лошадей?

Погонщики закричали, замахали руками, и, напрягая последние усилия, двинулся обоз торопливо под гору.

Лес между тем все редел и редел. Наконец всадник ударил каблуками коня и через несколько минут остановился на опушке.

— Стойте, стойте! — закричал он погонщикам, оборачиваясь в седле и не выезжая из-за деревьев.

Перед ним расстилалось ровное, местами уже совсем черное поле; направо и налево тянулись овраги, обрывы и горы, покрытые лесами, а прямо подымались высокие земляные валы; они тянулись полукругом, круто закругляясь по сторонам. Среди валов возвышалась арка, сложенная из золоченых камней с тяжелыми массивными воротами посреди. На арке, над воротами, стояла небольшая часовня с куполом и крестом. Со стороны поля у ворот привязано было несколько лошадей, покрытых попонами; несколько душ польной сторожи расхаживало по валам, остальные сидели группкой у разложенного костра. За валами на фоне нежного неба виднелись силуэты каких-то белых высоких развалин, и больше ничего… Казалось, это было вполне пустынное место, заброшенное и богом и людьми, и если б не группка вартовых, сбившихся у костра, можно было б подумать, что жизнь не заглядывала сюда.

Осмотревшись кругом и убедившись, что его никто не заметил, всадник быстро подскакал к оставленным возам.

— Ну, теперь разгружайтесь скорее, — захлопотал он, соскакивая с коня, — вон уж и Золотые ворота.

— А на сколько возов нагружать будем, хозяин?

— На два!

Мужики покачали неодобрительно головами.

— Ой пане Ходыко, пане Ходыко, заметил первый, — не горазд делаешь: знаешь, какой крутой Десятинный спуск, смотри, как бы не случилось чего!

— И-и! — махнул уверенно пан Ходыка — Что это, разве мне в первый раз? Сам видишь, все мытницы на двух возах проехали.

— Да там что, по ровному можно и на двух, а тут спуск крутой, гора как печь.

— У меня возы крепкие, нарочито для того и сделаны, да и всякие пристрои к ним есть.

— Ну как знаешь, пане Ходыко, дело твое, хозяйское, только ведь часто случается: за грошом погонишься, а копу потеряешь!

Но Ходыка даже не счел нужным ответить на последние слова, он только самоуверенно улыбнулся и махнул рукой. Да и в самом деле! Стал бы он из-за таких пустых опасений столько денег терять?! Дурак бы он был, а не Ходыка! Подвод-то всех шесть, значит, и мыто нужно платить за шесть, а если он платит его везде за два воза, то кругленькая суммочка лышку собирается в чересе, и дурень бы он был, если б этот остаточек будущему тестю предложил! Денежки эти ему принадлежат за дорожные труды. Так! Усмехнулся пан Ходыка, потирая руки, а на киевской мытнице самое большое мыто и чтоб он этот пожиточек из своей руки упустил? Нет, пане-брате, Ходыка умеет жить да пожиточки приращать и там, где другой только бы разинул рот! Ведь так и все делают; мыто платится не от товару, а от воза. Так, значит, и накладывай товару побольше… Вот если обломаешься — так строго: весь товар забирает воевода на скарб… Но у меня возы прочны!