Михаил Старицкий - Червоный дьявол

— Кто видел? Кто сказал? — заговорило сразу несколько голосов. — Весь город!

И один за другим посыпались, перебивая друг друга, страшные рассказы. То уверяли, что червоный дьявол влетел на огненном облаке, то на крылатом черном коне. Говорили, что он задушил старого мещанина Крупа; что, встретивши на дороге бабу Ганку-перепечайку, обратил ее в белую собаку, да так эта собака и бегает по ночам и воет, да никто не может ее отколдовать; говорили, что в Николаевской церкви все иконы посрывались с иконостаса и попадали на пол; рассказывали, как он ночью спустился над ратушной площадью и, разбросивши огненное покрывало, сзывал к себе всех ведьм из-за старого типографского двора. Рассказ заинтересовал всех присутствующих: жолнеры, взявши свои кружки в руки, подошли к столу, даже мещане перестали шептаться и, перейдя за соседний стол, стали прислушиваться к разговорам.

— Да постойте еще, панове гости, — заметил наконец из-за прилавка хозяин, — и до нас эти рассказы дошли, только, думаю, много тут брехни!

— Какая брехня? Черт меня побери! — стукнул жолнер кружкою пива об стол. — Когда у нас не далее прошлой ночи что в замке случилось?

— Что, что? — спросили разом и заинтересованный хозяин, и пирующая компанийка, даже мещане приблизились еще ближе.

— А вот что! Мы стояли с товарищем на Драбской браме, а мийская сторожа с паном Лоем, хорунжим замковым, была у Воеводских ворот. Сидят они, разговаривают. Бьет двадцать два, самый их час. Вдруг слышат шум. «Кто идет?» — спрашивают. Молчок. «Гасло!» — «Червоный дьявол!» — крикнул жолнер таким громовым голосом, что Ходыка даже пригнулся, бросив испуганный взгляд на входную дверь. — Что ж вы думаете? — продолжал рассказчик. — Прямо из- под подъемного моста вырвался огненный столб, и сам он в красном, как огонь, плаще, в красном капюшоне, потому что, знаете, по сторонам его головы рога торчат, — расставил он руки по сторонам своей головы, — остановился в дверях. Бросились было наши вартовые к нему и пан Лой впереди — он на этом деле знается, — что ж бы вы думали? Только взглянул на них… глаза у него огненные, — так они все замертво и упали. На утро мы их нашли — так и лежали, как мертвые, едва святой водой отлили. А то бы совсем пропали, потому что дьявол, говорят зналые люди, сильнее всех, да на пане Лое оказался, на счастье, крест, заговоренный печерским схимником. И что же вы думаете? Даром он в замок пробрался? Куда?! Вошел в дом к воеводе, — заговорил рассказчик, снова понижая голос — да как вошел? Двери были заперты, подошел к ним— так сразу и упали замки. Обмер воевода. «Чего ты явился?» А он ему: «Ничего тебе не сделаю, только Черную книгу мне отдай!» А это книга такая колдовская, — пояснил он, — воевода ее за большие деньги у московских звездочетов купил. Видит воевода, что плохо дело, подступает к нему дьявол, руки вытягивает, а на руках черные когти так и завиваются, так и завиваются. Догадался, к чему это дьяволу книга понадобилась, потому что в ней против него заклятие есть, поднял книгу да и давай на него наступать, давай наступать, а про себя, знай, молитвы читает. Завыл дьявол, застонал, корчиться начал, а потом как взвизгнет, так что у воеводы даже волосы дыбом стали, а руки ходуном заходили, так и провалился сквозь землю в огненном столбе.

— С нами бог, — перекрестился со страхом хозяин, а оторопевшие слушатели не смогли произнести и слова. Ходыка взглянул в сторону горожан и, увидевши и там бледные лица, почувствовал вдруг, как холодная, ледяная змейка побежала у него по спине, ему даже показалось, что какая-то красная фигура промелькнула мимо окна.

— А для чего ж дьявол-то в город влетел? — спросил один из молодых цеховиков.

— Известно уже, для чего, — вставил старший мещанин, — для того, чтобы мучить и тревожить добрых людей.

— Ну, а зачем же б ему к воеводе идти?

— К воеводе? — переспросил жолнер. — А я это прекрасно понял. Ведь вы знаете, что войт с воеводой враждует? — Все наклонили головы. — Так, а дьявол то к войтовой дочке прилетал?

— Как к войтовой дочке? — подпрыгнул на месте Ходыка.

— Брехня, брехня! — поддержали и цеховики.

— Какая брехня? — рассердились жолнеры. — Сама же баба войтова всем рассказывала, как к ним дьявол прилетал, всем рассказывала, а потом уже войт приказал глупой бабе молчать!

Охваченный неизъяснимым ужасом, поднялся Ходыка с места. В комнате собрались сумерки. Лица, испуганные, вытянутые, казались страшными в этой серой полутьме… Он чувствовал, как волосы на его голове начинают шевелиться и сердце замирает в груди.

— Прощайте, панове-товарищи, спасибо за угощенье, а мне надо в Киев поспешать! — прохрипел он дрожащим голосом и, поклонившись всем, нахлобучил шапку и вышел из шинка.

Вечер уже почти совсем раскинулся над землею. Там и сям загорались в глубине неба бледные звезды, хотя окна хат переливались еще зеленым и алым перламутром да на крышах горел последний, прощальный отсвет.

Медленно, шаг за шагом подвигался Ходыка за своим возом. Впереди его на довольно значительном расстоянии двигался первый воз; к неудовольствию своему заметил Ходыка, что погонщик сильно пошатывался, идя рядом со своим возом. В голове его тоже шумело, и досада и ужас наполняли душу. И чего он в шинок зашел? Вот досиделся до такой поры. И сам выпил, и погонщика напоили, а теперь изволь-ка по этим пустырям и развалинам ехать вдвоем, да еще с пьяным… «Ух, — вздрогнул он, завертываясь потуже в кафтан и бросая кругом боязливый взгляд, и в голове его мимо воли поднялись снова все слышанные им ужасы. — Да неужели же летает к войтовой дочке? Ай да войт! Ну, дал бы бог только жениться да прибрать все ее маетки к рукам, а там можно и избавиться. — Ходыка поспешно закрестился под кереей. — В местечко Печеры пешком схожу, богородице двухпудовую свечку поставлю… Только бы доехать благополучно домой! И зачем это он остальных погонщиков отпустил?.. Ну да что уж тут», — махнул рукою Ходыка и, стегнувши лошадей батогом, повернул вслед за первым возом мимо развалин святой Софии и двинулся широкой пустынной улицей прямо к Днепру.

Белой огромной массой поднимались сиротливые развалины… Вот зубчатые стены, в некоторых местах они совсем расселись, и снег завалил их сугробами… Вот въездная башня с подъемным мостом. Моста уже давно нет… Церковь, построенная над воротами, разрушена; в пустые отверстия окон врывается ветер, и злобный стон его носится над развалинами, а сквозь башенный проезд виднеются внутри монастыря разломанные, рассевшиеся развалины огромного храма, унизанные неподвижными черными стаями ворон. «Ух!» — отвернулся в сторону Ходыка, творя торопливо молитву. Направо тянулся длинный и высокий земляной вал, кое-где на нем виднелись ничтожные остатки развалившихся стен. Вдали смутно вырезывались в вечернем полумраке стены и башни Михайловского Златоверхого монастыря. За валами горы круто обрывались вниз, дальше же перед Ходыкою тянулись ровные, занесенные снегом поляны. Темнота наступила быстро. От валов потянулись длинные тени. И вместе с охватывающей местность темнотой ужас обнимал Ходыку все больше и больше. К тому же он отстал на довольно далекое расстояние от первого воза, который уже виднелся перед ним лишь неясным силуэтом. Ходыка то и дело похлестывал лошадь, но уставшее животное едва тянуло тяжелую поклажу и только похрапывало, поводя ушами. И звук этого тяжелого храпа среди безмолвной и безлюдной пустоши нагонял на Ходыку еще больше суеверный, отчаянный страх; шапка начинала тихо шевелиться на его голове… Вот по правую сторону показались какие-то странные развалины. Ходыка вспомнил, как старые люди говорили, что здесь стояли когда-то богатые хоромы, а теперь бродят привиденья, отыскивая забытые клады, и что есть силы погнал лошадь. Несколько раз он окликал погонщика, но на его зов не слышалось никакого ответа, а голос его звучал так дико и хрипло в ночной тишине, что нагонял на Ходыку еще больший ужас. Наконец впереди показались развалины Десятинной церкви с чернеющим разломанным куполом и колокольней. Облегченный, радостный вздох вырвался из груди Ходыки. Тут недалеко уже и до мытницы, да вот мелькнули и огоньки. Ах! Человеческим жильем потянуло! Ходыка расправил спину и плечи и бодрее зашагал вперед. Теперь только спуститься с горы — и город. «Господи, довези, только довези! Трехпудовой свечи не пожалею», — заключил вслух Ходыка, круто поворачивая и останавливая у мытницы лошадь.