Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Ого, — Михал Святославич покачал головой. — Дождь и холод, мы ночуем под ёлкой и уже пять дней не мылись. Мы едим консервы и даже в туалет сходить нормально проблема. Мы идём куда-то, чтобы отдать другим людям огромные деньги — за просто так. И ты доволен?

— Да, — ответил Валька. — Потому что в этом есть смысл. Высшийсмысл. Ведь так? — испытующе уточнил он. Михал Святославич кивнул, не сводя глаз с мальчишки. — Тогда я получил, что хотел. Тот, кто жалуется, когда получает, что хотел — или дурак, или трус. Мой отец не хотел бы, чтобы я был дураком или трусом. И де ла Рош учил меня не так. А эти двое мужчин сделали меня тем, кто я есть.

— Браво, — кивнул лесник. — Послушай… Расскажи мне об этом де ла Роше. Он меня заинтересовал по твоим обмолвкам. Или хочешь спать?

— Высплюсь, — фыркнул Валька. — Ну что ж. Слушайте. Это будет повесть о человеке, который остался рыцарем в мире ростовщиков…

… — Значит, де ла Рош был неправ, — Валька плотнее прижался спиной к дереву и задумчиво смотрел на то, как цедятся снаружи с полуголых осенних веток струйки дождя. — Жаль. Мне нравилось то, что он говорил…

— Ну почему неправ? — возразил Михал Святославич. — Очень быстро ты выводы делаешь… Я, конечно, твоего учителя не знаю и судить о нём не могу. Но тут понимаешь какое дело… Если смотреть по твоим рассказам — он как раз типичнейший европейский воин. Профессионал и рыцарь. На таких держались их государства — в смысле, западные… И воины это были великолепные, уж мы-то это хорошо знаем — сколько с ними воевали! Но такие люди — элитаристы. Понимаешь это слово?

— Конечно, — невольно улыбнулся Валька. И, протянув ладонь, поймал на неё струйку.

— Во-от… Но они в глубине души всё равно считают, что все остальные — только придаток к ним. Великим и непобедимым.

— Де ла Рош учил нас работать в поле. И уважать крестьянина и мастерового, — возразил Валька. Михал Святославич покивал:

— Да-да… И можешь не сердиться ни на меня, ни на него — он делал это совершенно искренне. И всё-таки видел мир, как место, где все стоят на пьедесталах разной высоты, а самый высокий, конечно — таким, как он. По заслугам, несомненно, но — обязательно.

Валька стряхнул с ладони воду и сухо ответил:

— Простите, дядя Михал. Но он был мой учитель. Он научил меня всему, что помогло мне не сломаться. И я не хочу слышать в его адрес такие слова. Его честь — моя честь, я вступлюсь за неё хоть словами, хоть оружием.

— Не обижайся, — лесник уважительно посмотрел на мальчишку и покачал головой. — Леший вот как раз такой. И я был такой в своё время. Пока не понял одну очень важную вещь… Ты тоже попробуй понять. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — победить могут только все. Всем миром. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — не до пьедесталов и медалей, пусть и самых заслуженных. Когда речь идёт о серьёзной борьбе — не до старой славы и вызовов на бой. Просто мужчина должен защищать свой дом. И не ждать, когда за него это сделают «те, кому за это платят» или «те, кого к этому готовили». Так жили наши предки. Так жили и предки твоего маэстро, просто у них это раньше кончилось. Я вот тоже — я был таким. А потом увидел, что не мог защитить свой народ. Не смог спасти страну, в верности которой клялся. А всё потому, что страна и народ надеялись на меня. Толькона меня. А меняоказалось слишком мало…В результате — не больше страны, которой я приносил присягу, а я спрятался в лесу, чтобы было не так стыдно смотреть людям в глаза. И разве с твоим де ла Рошем произошла не та же история? Только он до такого мозга костей плод касты, что даже помыслить не смог об общей неправильности такого пути. Есть не касты. А все люди. МИР, как говорили в России. Вот роман Толстого. Он ведь называется не «Война и мир», как обычно читают. А «Война и Мир» — то есть, русское общество. Кто как войну принял, кто как к ней отнёсся, кто как себя вёл… Если мы снова начнём так жить — мы снова будем непобедимы. Всем Миром.

Валька молчал. Его лицо — сначала гневное — становилось задумчивым и самоуглублённым. А Михал Святославич продолжал спокойно говорить:

— За такими воинами, как твой де ла Рош — отличная подготовка, воинская гордость, слава предков, приказ Отечества и Короля… Так почему же они проигрывали нам? Зачастую сражавшимся безо всякого приказа, а то и вопреки приказу струсивших властей? Потому что за нами была наша земля. И вера в то, что наше дело — правое от Неба, а не по приказу. И от этой веры в каждом просыпались такие силы, что перед ними в ничто превращались и многократное численное превосходство диких орд Востока — и воинский профессионализм элитных отрядов Запада… Может быть, ты скажешь, что я неправ?

— Нет, — ответил Валька. — Вы правы. Я и сам что-то такое… что-то такое тут начал чувствовать. Просто не думал, что это… — и Валька с вызовом сказал, глядя в лицо Михалу Святославичу: — Он хороший человек.

— Разве я спорю? — спокойно отозвался лесник. — Наверняка очень хороший… Скажи мне, в чём непобедимость славянина?

Вопрос был неожиданным. Валька недоумённо открыл рот, чтобы с ходу на него ответить… и не смог. Именно потому, что вопрос, казалось, был элементарен.

— Вы же сами сказали… — осторожно начал он. — В любви к Родине…

— Я имею в виду чисто техническую сторону вопроса, — уточнил Михал Святославич.

— Не знаю, — честно признался Валька.

— В миролюбии, — сказал лесник. — Именно в миролюбии. В том, что славянин почти никогда не бывает классическим агрессором. Чтобы его подвигнуть на завоевательный поход, нужно много десятилетий истощать его терпение. А если на него нападают, то он просто и без затей перенимает стиль боя противника. Превосходит его в этом за парадоксально короткий срок. Громит, оставляя последнее слово за собой. Помнишь, у Пушкина: «И за учителей своих Заздравный кубок поднимает…» И снова возвращается в обычное состояние — душевной открытости и некоторой апатии. Такого человека победить нельзя, как нельзя победить отражение в зеркале. Исключений в истории никогда не было и никогда не будет. Другое дело, что процесс победы может растянуться на век, а то и больше — как в случае с монголами. Но результат его всё равно предрешён. Никому первым не желать зла. И никогда не оставлять сделанное тебе зло безнаказанным. Не заботиться о личной славе. И никогда не поступаться интересами Мира. Вот и весь секрет.

— То есть, — Валька слушал внимательно, опершись локтем на колено, — и в нынешней ситуации в конце концов победим мы?

— Конечно, — просто сказал Михал Святославич. — Это неизбежно. Но… есть одно «но», Валентин. На Куликово поле пришло девяносто тысяч русских воинов. А ушло с него — сорок пять. Половина. И то, что из полуторастатысячной орды врага спаслось дай бог тысяч двадцать — в судьбе второй половины уже ничего не меняло. Эти люди были мертвы. Представь себе на секунду, что им кто-то предсказал бы их судьбу? И они бы, следуя инстинкту самосохранения, не пошли. Они бы остались живы. Но не было бы Куликова поля. А ведь были в истории случаи, когда наши люди точно знали, без предсказаний, что идут на смерть. И шли. Шли, чтобы жил Мир. Вот сейчас и сегодня жил. Думаешь, когда Александр Матросов закрыл амбразуру немецкого дота собой, он надеялся остаться в живых? Нет, конечно… Но он знал: у друзей будут секунды, чтобы добежать. Пока немцы будут сталкивать его тело.