Григорий Василенко - Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

В Батуми Гошсох прожила на частной квартире около месяца и все это время от нее не отходила Ася, которая куда-то отлучалась, возвращалась, передавала ей условия получения визы и другие новости. Гошсох заставили один раз побывать в турецком консульстве. Принял ее какой-то чиновник, который сказал, что за нее старается Мурат, занимающий высокий пост в Турции, и что он надеется на положительное разрешение ее просьбы, учитывая благоприятно складывающиеся советско-турецкие отношения. Старуху совершенно не интересовала дипломатия, ей хотелось получить разрешение на выезд за границу, и она просила помочь ей.

Как ни трудно было Гошсох дойти до консульства и возвратиться домой, Ася ее не сопровождала. Для старухи тонкости предосторожностей были непонятны. Турчанка твердила об одном — получение визы дело нелегкое, долгое, волокитное. Такие уж порядки заведены в этих консульствах. Может, еще не раз придется приезжать в Батуми к туркам и снова просить визу. Как раз этого и боялась Гошсох. А чиновники в консульстве и все те, кто ей помогал, рассчитывали, видно, на то, что старуха раскошелится. В Батуме Ася настойчиво уговаривала Гошсох попросить еще раз грека Генерозова, который все может сделать. Старуха, наконец, согласилась, и контрабандист не замедлил явиться к ней на квартиру.

Грек нарисовал ей довольно мрачную перспективу, касающуюся получения визы, прямо заявил, что нужны деньги, а еще лучше — золото. Гошсох совершенно не разбиралась в процедуре получения виз, знать об этом ничего не хотела и тем более не собиралась выкладывать за какую-то визу свое золото.

Тогда Генерозов сказал, что он помогает ей по просьбе Мурата, который близко знаком в Турции с его братом Саввой.

— Люди Мурата нашли меня и попросили переправить вас за границу, — сказал Генерозов. — Сначала в Турцию, а потом в Сербию, но для этого надо много денег, — опять напомнил ей грек.

Старуха словно не слышала явных намеков на деньги.

— Все, что было, Советы отобрали, — проворчала она в ответ на назойливость Генерозова.

Гошсох с возмущением рассказывала сыну, что добрые люди хотели ей помочь выехать в Турцию, а чуть ли не Советы требовали деньги, она рассердилась и не стала с ними разговаривать, вернулась в Анапу.

Исмаил рассказал Николаю Васильевичу о своем якобы родстве с ним.

— Мать говорила, что вы — сын полковника Гуляева, который посмел жениться на русской и этим нарушил древний обычай горцев, так как его жена не исповедовала веру в аллаха и не признавала эфенди.

— Правильно. Откуда она знает? — удивился Гуляев. — От отца в свое время отвернулся весь многочисленный род. Может, и в самом деле мы какие-нибудь такие родственники? Тогда нам в одной гостинице не работать, — пошутил Гуляев.

Исмаил и в самом деле подумал, не придется ли уйти из гостиницы, и пожалел, что рассказал директору о родстве. О поездке матери в Батуми не обмолвился ни словом.

...Начальник отдела Василий Васильевич Смиренин, выслушав Крикуна, тут же начал вслух размышлять:

— Мало ли что придумает выжившая из ума старуха. Что же, мы должны теперь переключиться на нее из-за какого-то контрабандиста? Мелкий спекулянт. Дегтем, наверное, торгует.

Эта привычка начальника во всем сомневаться была хорошо известна в отделе. Он часто повторял: контрразведчик должен во всем сомневаться. В этом случае другая сторона вынуждена была доказывать свои соображения доскональным знанием подробнейших деталей и обстоятельств события, о котором шла речь. Василий Васильевич любил поспорить и, только убедившись в том, что его подчиненные все продумали, как он говорил, с точностью «до плюс-минус минута», поднимал руки вверх и произносил: «Сдаюсь, убедили». После этих слов начиналось обсуждение «стратегического замысла». Кстати, Смиренину очень нравились эти два слова, и его подчиненные старались сформулировать этот замысел не только предельно кратко, но и емко, чтобы действительно чувствовалась «стратегия».

— Наш «стратегический замысел», Василий Васильевич, — отстаивал свои соображения оперуполномоченный Крикун, — разоблачить Пери. Поэтому не мешает разобраться, откуда у грека заморский «деготь» и почему он хочет им вымазать Меретукова.

— Ну, ну, крой дальше, — сказал Смиренин.

У Крикуна возникало много всяких подозрений, а Василий Васильевич сомневался в них. При случае рассказывал ему о некоем Михал Михалыче, с которым что-то было... Об этом вспоминали каждый раз, когда заходила речь о Михал Михалыче, хотя никто толком не мог сказать, что же с ним произошло. А когда разобрались, то оказалось, что Михал Михалыч был в театре, и у него в гардеробе стащили галоши...

Сложно оказалось разобраться в переплетениях связей между матерью Исмаила, греком-контрабандистом и Пери. В этом узле был завязан и Исмаил. Кто-то же надоумил грека взяться за переброску его в Турцию! Пери? Полковник турецкой разведки Мурат Ду? Или мать, просившая грека Генерозова помочь сыну? Самое интересное, пожалуй, было то, что грек иногда останавливался в гостинице и встречался с осторожным Пери, который, казалось бы, должен сторониться грека и не «светить» себя. Правда, Василий Васильевич придерживался иного мнения: в гостинице людей бывает много, и что, мол, из того, что они поговорили. На то он и швейцар, чтобы со всеми общаться.

Исмаил не решался уйти с контрабандистом за границу, выжидал. Боязнь быть задержанным натолкнула его на мысль с кем-то поделиться, послушать старших, которые для него были непререкаемым авторитетом. Что они скажут, как отнесутся к таким намерениям?

Как ни старался Исмаил изобразить, что разговор он ведет не о себе, Пери, отступив от него на шаг, укоризненно сказал:

— Разве по такому делу советуются?

— Я только с вами, Михаил Карлович, — нашелся Исмаил.

— Наивный вы человек. Отец старый?

— Совсем старик.

— Тогда повидаться надо, — советовал швейцар. — Время идет. Каждый день нас приближает к роковой черте, а мы все откладываем на потом.

— И мать старая, — со вздохом добавил Исмаил. — Хочет, чтобы я навестил отца.

— Мать бросать нельзя.

— Как можно? — подхватил Исмаил. — Мне бы только повидать отца и братьев, получить у них деньжат, и я сразу — назад.

Как потом выяснилось, об этом разговоре Пери доложил Курту Крипшу, сотруднику германского военно-морского атташе в Москве, и получил указание самому ничего не предпринимать, прямых советов не давать, но при этом быть в курсе дальнейших планов Исмаила. Крипш предупредил Пери, что все это, может, задумали в НКВД.

Только спустя полгода другой сотрудник военно-морского атташе, прибывший на теплоходе из Одессы в Новороссийск, передал Пери инструкции — содействовать нелегальному уходу Исмаила в Турцию, но самому быть подальше от какого бы то ни было прямого участия.