Георгий Свиридов - Дерзкий рейд

— Ай-яй-яй!.. Зачем не успел!.. Зачем не успел! — Мурад вслух выражал то, что было у каждого на душе. — Такой правильный комиссар! Самый большой комиссар! Самый первый комиссар!.. Ай-яй-яй!..

Всю ночь и день небольшой отряд красноармейцев бешено скакал по пустыне, уходя от погони.

На привале командир роты, которую Мурад встретил на железнодорожном разъезде и привел в Кизыл-Арват, сказал:

— Мы, товарищи, совсем не знаем обстановки. Оставаться тут рискованно. Надо разбиться на небольшие группы. Одна пойдет в Красноводск, другая — на восток, в Мерв, третья — в Кушку, а четвертая — на север, к Аральскому морю. Мы должны любым способом сообщить командованию о мятеже.

На север пошел Мурад. Он знал пустыню, вырос в этих краях. Он и выбрал самую трудную дорогу. Так ему под-сказывала совесть.

Кроме Джэксона в его группу вошли армянин Саркисян и два красноармейца из отряда Флорова.

После привала, разделив оружие, воду и продовольствие, бойцы пожали друг другу руки.

— До встречи, товарищи!

Группа Мурада уходила последней. Привстав на стременах, туркмен высоко поднял свою папаху, провожая товарищей. Потом обвел грустными глазами свой небольшой отряд и хлестнул коня:

— Вперед, джигиты!

К Царицыну приплыли под вечер. На палубу парохода «Саратов» высыпали почти все бойцы отряда. Колотубин и Джангильдинов находились на капитанском мостике. Джангильдинов, сняв фуражку, подставил лицо легкому ветерку, который долетел откуда-то из знойных сухих степей, донося запахи полевых цветов. Колотубин, держа ладонь козырьком у глаз, стоял с расстегнутым воротом и пристально рассматривал надвигающийся Царицын. Сзади попыхивал трубкой капитан, коренастый, плечистый, в форменном кителе, с окладистой русой бородой.

Красноватое огромное солнце опускалось где-то за городом, вдали за курганами и холмами выжженной казацкой степи. Над бескрайней спокойной Волгой, которая медленно плыла, как расплавленное олово, стлался белесый вечерний туман, чем-то похожий на разбавленное молоко. Левый, пологий берег с желтыми песчаными плесами кое-где, местами еще был освещен уходящим на отдых дневным светилом, его красноватый нежаркий свет ложился на песок, берег, кусты, одинокую рыбачью лодку, выкрашивая серый грубый парус в нежный розовый цвет и просвечивая вдали реденький лес. Правый, высокий берег, на котором громоздились дома и улицы города, был темным, сумрачным. На светлом предвечернем небе четко темнели силуэты домов, вернее, крыш, кроны деревьев, торчали огромными черными свечками трубы заводов и высилась каменная громада собора, над куполом которого горел огнем массивный золотой крест. От правого берега, распространяясь над водой, глухо доносился привычный шум города, слышались лязг, грохот, конское ржание, голоса. Вода у правого берега тоже была темной, и только за каждой плывущей лодкой тянулся серебристый хвост…

— Ца-ри-цын! — нараспев произнес Колотубин. — Откуда пошло такое название, насквозь старорежимное?

— Разное говорят, — отозвался капитан, — может, не только старорежимное кроется в названии города.

Он вынул изо рта трубку, загасил большим пальцем остатки тлеющего табака, стал выбивать пепел.

— В одной легенде рассказывается, что название пошло от татарских слов Сара-чин, что означает Желтый остров. А ученые люди говорят, что наименование город получил от других, тоже татарских слов — Сары-су, что значит Желтая вода.

— Да, да, Сары-су это и будет Желтая вода. По-казахски тоже так, — вступил в разговор Джангильдинов. — Тут где-то есть последнее большое становище хана Золотой Орды.

— Сарай-Берке, — сказал капитан и показал трубкой на левый берег. — Там, на Ахтубе, протоке Волги.

Пароход, монотонно шлепая плицами больших колес, подходил к пристани. Палуба чуть вздрагивала в ритм работы машины. Из маленькой темной трубки, что находилась около дымогарной трубы и была издали похожа на толстую проволоку, вырвалась струя белого пара и раздался протяжный гудок.

— Сколько стоять будем? — спросил капитан.

— Возьмем груз — и дальше, — ответил Колотубин.

— Нам надо топливом подзапастись.

— Запасайся, капитан. — Степан застегнул ворот, расправил складки гимнастерки, проведя двумя пальцами под широким желтым ремнем. — Хорошо, если завтра за день управимся.

— В город никого не отпускать. Нужно соблюдать осторожность, — сказал Джангильдинов. — Выставим караулы.

— Верно, — согласился Колотубин. — А нам с тобой все же придется сейчас в ревком смотаться, чтобы завтра понапрасну не терять времени.

И Степан пошел в каюту за фуражкой. Ведь в городе надо быть одетым по форме.

Приказ командира «Всем оставаться на месте!» был встречен без особого энтузиазма. Чокан Мусрепов, грузно ступая по палубе, — он все еще никак не мог привыкнуть к пароходу, к тому, что под ногами пол слегка покачивался, — подошел к Джангильдинову и стал по-казахски быстро говорить, доказывая, что ему крайне необходимо сходить на берег, побывать на базаре, ибо есть эту ржавую вяленую рыбу и пить морковный чай ему вконец надоело.

Командир не успел ответить. Едва пароход пришвартовался и поставили ребристые сходни, как на палубу вбежали пятеро вооруженных матросов. На груди крест-накрест пулеметные ленты, за поясом гранаты. Двое тут же встали у выхода, а трое хозяйской походкой направились к капитанскому мостику.

— Товарищи, что вам надо? — Джангильдинов встал на их пути.

Моряки остановились. Невысокого роста, плечистый рыжебровый моряк в новенькой кожанке и с маузером на боку — видимо, старший — с нескрываемым интересом стал рассматривать Джангильдинова, и в его светлых глазах запрыгали смешинки. Второй моряк, с щеголеватыми усиками, заложив руки в карманы штанов, обошел вокруг Джангильдинова и выразительно прищелкнул языком:

— Это совсем не капитан! — И повернулся к третьему, хмуролицему тощему моряку: — Гоша, эта Азия — сплошная безобразия!

— Корабль конфискуется Красной волжской флотилией! — произнес тоном приказа рыжебровый. — На разгрузку даем три часа.

Бойцы отряда обступили прибывших. Чокан исподлобья смотрел на моряков.

— И это все? — сухо спросил Джангильдинов.

— С прибытием, молодчики, вас ждут давно окопчики, — снова зубоскалил моряк с щеголеватыми усиками. — Выматывай, пехота, если к рыбкам неохота!

— Посудина становится боевым кораблем, — нехотя разъяснял рыжебровый. — Кто тут командир?

— Здесь командир, — ответил Джангильдинов. — Я командир.

Моряк в кожанке, пряча усмешку, неторопливо полез в карман и, достав документы, протянул Джангильдинову: